Кроме того, поведали крестьяне десятнику, почему наемники головы чудищ лесных на колья насаживали да чучела страшные дни напролет мастерили. Митрофан, в Динске детство и юность проведший, голову ломал, зачем такое чудачество чужаку понадобилось, а все оказалось до смешного просто. Мертвые головы на шестах зверей диких и лютых разбойничков отпугивали: одни запах смерти чувствовали и лагерь стороной обходили, а других ужасный вид пугал, боялся лихой люд во владения к тому соваться, кто с такими чудищами справился. Что до чучел, то имелся у рыцаря интерес торговый. Это в Далечье знати дохлые чудовища были без надобности, а заморские купцы да рыцари готовы были большие деньги за подобные «сувениры» платить. На единственной телеге отвозили наемники чучела в Динск, где те пока у воеводы на складе хранились. Должен был вскоре корабль из Заморья прийти, чтобы охотничьи трофеи на чужбину отвезти.
Разузнал Митрофан довольно много, но когда к нему снова человек от Емела пожаловал, опять промолчал. Внушали наемники и их хозяин родовитый десятнику уважение. В отличие от других наемников, им в жизни виденных, своим трудом кормились чужаки и дни в заботах не только о себе, но и о людях простых проводили. А если городской глава о задумке рыцаря узнал бы, то непременно подлость совершил бы: или податью вывозимые чучела обложил, или просто отнял добычу охотничью да сам втихаря ее в Заморье и продал бы.
Опять недовольным уехал посланник, а десятника напоследок за леность отчитал. Неприятно было парню даже подумать, какой разговор по возвращении с заставы у него с Емелом состоится, зато совесть не мучила. Молчала голова вторая, та самая, что о долге старом напоминала; видимо, не давали ей две другие рта раскрыть да язык змеиный высунуть.
Шли дни, отстроили мужики на земле рыцаря избу и в ней сами жить стали. К удивлению Митрофана, не заставлял более рыцарь холопов работой мужицкой, тяжкой да неблагодарной заниматься, а стал их ратному делу обучать. С раннего утра до позднего вечера упражнялись мужики с боевыми мечами, стреляли из лука да через яму, водой наполненную, по бревенчатому настилу бегали. Стояли чучела деревянные все в зазубринах, а мишени в дырках от наконечников стрел. Вскоре новички уже без присмотра наемников упражняться начали, а бабы, отложив поварешки, тоже за оружие взялись. Доверял рыцарь слугам своим и никогда их плетью не наказывал. Ходил он на охоту уже не один, а в сопровождении подручных. Холопы же в тренировках дни проводили, а по вечерам трупы чудищ потрошили. Да и выглядели они уже по-другому, не как крестьяне иль прислуга дворовая, а как вольный наемный люд. Росло постепенно поселение на землях рыцарских: появились новые избы, народу заметно прибавилось, да и свежесрубленный амбар от припасов и прочего добра, мечом заработанного, уже ломился. Дивился десятник, странно ему было, как без воевод и бояр припеваючи можно жить. Ждал Митрофан, что вот-вот наступит момент, когда распадется отряд, рыцарем собранный: иль не поделят чего и, волю почуяв, разбредутся; иль чудовища в лесах переведутся, и общине этой странной не на что жить будет.
Возможно, и дождался б десятник черного дня; черного, потому что уже давно Митрофан симпатией и к рыцарю, и к его людям проникся; да только судьба иначе распорядилась, ход событий повернула и неизбежное ускорила.
