Тайны мифологии: рождение вселенной – 1. Раскрытие древнего знания - страница 51

Что же до «кукурузы», до «мальчика-кукурузы», извлекаемого из «горы», то ли «дятлом», то ли «громом», несложно увидеть в этом пробуждение «первого Я», разворачивание его вовне. Полагаю, что, и «дятел», и «гром», символизируют прикосновение к «мировому яйцу», прикосновение «божественного мира». Откуда ещё мог бы прийти импульс для его пробуждения, для проявления вовне? Возможно, что это, всё та же «искра», хотя, о воспламенении взрыва говорить, на тот момент, ещё рано.

Это всё то же «мировое яйцо», «золотое яйцо», снесённое курочкой рябой, которое – «дед бил – не разбил, бабка била – не разбила», о чём мы поговорим, когда дойдём до сказок. Там же, мы поговорим О князе Гвидоне гениального Пушкина, который младенцем, был заточен вместе с матерью в бочку, брошенную в воды моря-океана, а когда бочку прибило к берегу, поднатужился и выбил дно, освободив себя вместе с матерью. Всё это – образы того же.

Это, всё та же, голова великана, которым притворился для Тора и его друзей повелитель Уттгарда Уттгардлоки, а точнее – валун, который он подсунул Тору вместо своей головы, и который, тот пытался расколоть своим молотом Мьёльниром. Мы с тобой уже встречали множество самых разных образов первого пробуждения, разворачивания «первого Я» вовне, и встретим ещё не раз.

Есть у индейцев мезоамерики и такие, краткие описания самого начала, где говорится о том, что когда-то давным-давно, дождь был сухим, а потому – ничего не росло. Несложно увидеть в этом образе изначальную пустоту. С одной стороны, она леденит, пугает, угрожает разъесть, растворить, то есть – проявляется как некий «дождь», который «идёт». С другой стороны, он ничего не даёт, ведь это пустота, а потому, он – «сухой». При этом, несмотря на «сухой дождь», и связанную с ним, казалось бы, засуху, окружающая пустота описывается как вода, с которой «кукурузный мальчик» собирает «пот», предположительно – пену. Полагаю что это, всё тот же, первый большой взрыв. Первую, ещё эфемерную плотность, возникшую среди пустоты, вполне можно назвать «потом» этой воды, как бы странно это ни звучало для русского уха. Ещё менее странным покажется этот образ, если вспомнить мотив пахтания океана богами и асурами, с целью добывания амриты, в известном индийском мифе, что мы уже разбирали.

«Кукурузный мальчик» собирает её в тростинки, и это, достаточно ясный символ сжатия, схлопывания первого большого взрыва. Это же сжатие, символизируется образом языка крокодила, который мальчик у него вырывает. Крокодил, его развёрстая пасть, это всё та же космическая пустота, окружающая «первое Я». Хотя, в этом образе несложно увидеть и образ самого, первого большого взрыва. В вырванном языке несложно увидеть параллель с оскоплением Урана Кроном, с отрыванием головы Брахмы Шивой, и многими другими образами. То есть, речь здесь идёт о переходе взрыва от расширения к сжатию. Этим языком «кукурузный мальчик», или «гром», которому он отдаёт его, порождает громы, молнии, и дождь, питающий всё вокруг, в чём несложно увидеть переход от сжатия ко второму, уже бесконечно долгому, творению, разворачиванию вселенной. А значит, «язык крокодила» здесь, символизирует тот минимум, ту точку сжатия «первого Я», из которой и происходит второе творение, настоящее творение вселенной, что символизируется здесь благодатью дождя. Сложно не вспомнить в связи с этим, славянского Даждьбога.