– Вы очень молоды и очень горячи. Я не могу вас понять.
– И никогда не поймете. Есть вещи, недоступные вашему пониманию.
Следователю начала надоедать роль уговаривающего, но он сделал еще одну попытку:
– Когда же господин русский поймет наконец, что правдивые ответы дадут ему не только освобождение, но и нечто большее! Есть у вас умные люди, которые предпочитают…
– Это не советские люди, – перебил его Леонид.
– Хм! Вы очень самоуверенны. Я предполагал…
Раздался телефонный звонок. Следователь подошел к аппарату и стал слушать.
– Да, есть… Да-да…
Он положил на место трубку и, вызвав из коридора двух солдат, торопливо покинул комнату…
Начальник гестапо Гунке, высокий, подчеркнуто прямой, гладко выбритый, метался по своему кабинету. С тех пор как в стены его учреждения попал Леонид Изволин, Гунке не находил себе места.
Следователь Хлюстке, который первым допрашивал Изволина, стоял перед начальником, вытянув по швам руки.
– Вам бы только с громилами возиться! – неистовствовал Гунке. – Настоящий преступник способен водить вас за нос. Черт знает что получается! Взяли человека с кличками, связями, паролями, рацией, взрывчаткой, оружием – и до сих пор не знаем, кто он такой! Позор! За такую работу с нас шкуру спустят. И правильно сделают… Ну, а вы? – Он резко повернулся ко второму следователю. – Вы, кажется, претендуете на звание опытного детектива. Как у вас?
Второй следователь растерянно развел руками.
– Фамилию узнали? – допытывался Гунке. – Я уже не прошу о большем…
– Нет.
– А что узнали?
– Ничего.
Гунке закусил нижнюю губу и снова зашагал по кабинету. Левая щека его подергивалась.
– Где ваш хваленый метод? Вы болтали всем и всюду, что можете очень быстро устанавливать с арестованными психологический контакт. Где этот контакт?
– Я только начал с ним работать, – оправдывался гестаповец.
– И сколько вам потребуется времени, чтобы дойти до конца?
– Это на редкость упрямый арестованный…
– Вы знаете, чего я требую от вас, и должны добиться этого, – Гунке стукнул кулаком по столу. – Вам за это деньги платят! Будете ли душить, грызть, жечь, – меня это не касается. Вы обязаны развязать ему язык, иначе… иначе в течение двух суток вы оба окажетесь на передовой! Идите!
…В этот раз допрос длился несколько часов. Избитого Изволина снова оттащили в темную камеру. Сквозь проблески сознания Леонид чувствовал, как ему кололи руку повыше локтя и впрыскивали что-то под кожу. Очнулся он уже от холода.
В эти часы томительного одиночества Леонид ясно представил себе не только то, что его ожидает, но и то, что он должен сделать. Все личное, мелочное ушло на задний план. Родилось чувство, побеждающее и страх, и боль, и смерть. Когда юношу снова повели на допрос, к самому Гунке, лицо его выражало спокойствие и упорство.
Два битых часа издевался над Леонидом взбешенный до предела Гунке. И снова, полуживого, юношу погнали в каменную могилу, где он должен был ждать очередных пыток.
Леонид понимал, что гестаповцы своими изощренными пытками способны довести его до состояния невменяемости. Даже из бреда его они постараются узнать какую-то частицу тайны, и она погубит всех.
Увидев перила лестницы, Леонид почувствовал волнующий прилив сил и смело зашагал вперед. Когда один из солдат хотел остановить Леонида, юноша ударил его головой в лицо и бросился на верхний, третий этаж. Бежать мешали скованные стальными кольцами руки. На лестничной площадке третьего этажа один из солдат, настигнув пленника, дал по нем три выстрела кряду.
