– Ты думаешь, я не чувствую пропасть между нами каждый раз, когда вижу тебя?
– Мы не виделись несколько месяцев. – Голос ломается, превращаясь в хриплый шепот.
– Потому что ты попросила меня дать тебе шанс стать матерью.
Хочется вскочить на ноги, открыть окно и вдохнуть хоть крупицу свежего воздуха, чтобы снова ясно мыслить. Чтобы перестать так остро реагировать на бывшего мужа.
– Ты… Ты говорил, что ничего не повторится. Ты дал мне надежду и сам же безжалостно ее растоптал…
Оказывается, накопилось столько всего, что я подавляла все эти месяцы. Ну а как иначе? Включила режим энергосбережения. Я и с Ваней сблизилась, потому что он пришел на помощь в сложный момент и здорово отвлек. А потом… потом я поняла, что мне с ним хорошо и спокойно, что я не хочу эмоциональных качелей с Тарасом.
Я боюсь. Безумно боюсь обжечься еще раз. Тарас сейчас сидит рядом, а я мысленно в том дне. В том ужасном дне, когда опять разрушились мечты и надежды и я оказалась на волоске…
– Я облажался, Эва. Обстоятельства снова сыграли против.
– Ну да, можно все на них спихнуть. А на себя ответственность ты не хочешь взять?
– Когда ты смотришь с такой болью… Это хуже смерти, Эва…
– Хуже смерти! Да! Ты верно описал мое состояние. Фиктивный брак и фиктивное ЭКО обернулись настоящими отношениями и вполне реальной беременностью? А любовницы… Сколько их было, Тарас? Хотя это, на самом деле, не важно. Теперь не важно. И твой развод – тоже. Ничего не важно, слышишь? Ты как ураган. Сметаешь все, оставляя щепки. Я устала склеивать свою жизнь из осколков. Устала! Не будет больше никакого шанса!
– Развод? – прищуривается Тарас.
– Да. Ваня заметил свидетельство. Рассказал. Знаешь, если ты надавил на только что родившую женщину, чтобы сделать мне приятное или что-то доказать, то зря. Все зря, Тарас. И это тоже, – киваю на цветы. – Я больше к себе не подпущу.
Он отпускает мою руку и резко встает. Подходит к окну. А я не могу пошевелиться, тело похоже на сжатый гайкой болт.
– Этот проклятый брак с Ангелиной… – Тарас трет лицо ладонью. Когда он внезапно оборачивается, видно, какое оно хмурое. – Я не помню, чтобы прикасался к ней, Эва. Хоть убей. А ты даже слушать ничего не стала…
– И сейчас не стану! Хватит. Мне плевать, что было между вами, а чего не было.
Не хочу раскручивать эту тему. Пусть все остается как есть. У Ангелины свой ребенок от Савчука, а у меня – свой. Точка.
Тарас бьет кулаком в стену. Стоит так какое-то время, а потом возвращается к столу. Срывает что-то с шеи и протягивает мне.
Это цепочка, на которой висят два крошечных сердечка. Я потеряла ее в больнице, когда загремела на сохранение. До этого почти никогда с ней не расставалась. Лишь в командировку в Хабаровск не надела, потому что, собираясь в спешке, забыла дома.
– Отходя от наркоза, ты кричала «Верните их!»…
Цепочка качается перед моими глазами, как маятник.
– Медсестры ничего не понимали, я тоже. Думал, что это, возможно, стресс, последствия страха… А потом нашел на полу ее. – Тарас впивается в меня взглядом, полным безумия и надежды.
Сердце бьется так быстро, будто хочет вырваться из груди. Я забираю цепочку, и холодный металл обжигает ладонь.
– Почему сразу не вернул?
– Не знаю. Надеялся…
– Не надо! – Я вскидываю руку, останавливая его на полуслове.
В груди закипает негодование. Сую цепочку в карман. Это хоть и болезненное напоминание, но необходимое. Я не могу просто взять и забыть, что потеряла когда-то двух долгожданных детей. Как и не могу простить Тараса. Чтобы что? Ждать, когда он снова причинит боль? А дочь Ангелины мы куда денем? Савчук так и будет метаться между двумя семьями? Дети – это навсегда. Связующая нить. И пока он о Кире не знает, ее можно оборвать. Будто ничего и не было.
