Бабушка все смотрела и смотрела вслед своей семье. Тайрин уже скрылась из виду, а Тинбо спускался по Картинной улице неспешной походкой истинного хофолара. В его темных кудрях светились искры солнца, будто в них играли крохотные литы. Бабушка улыбнулась: ее любимый внук отмечен счастливой судьбой.
Гела родила сына в одну из теплых ночей, когда весна уже разлилась по Риле и окрестностям, затопила все вокруг пряным запахом лопнувших почек, распустившихся первоцветов, криками перелетных птиц, возвращающихся из южных стран и несущих на крыльях предчувствие лета. Малыш сделал первый вдох, но не заплакал, а захрипел, будто сам воздух Рилы встал ему поперек горла.
– Почему он не плачет? – встревожилась Гела.
Бабушка передала ребенка отцу, и он обмыл его холодной водой, а потом положил на живот Геле. Духи холодной воды заберут у малыша все хвори, а веточки розмарина, которыми бабушка обмахнула его пушистую голову, прогонят бесов, которые только и ждут, чтобы забраться младенцу в уши и завладеть его сердцем. Ритуал был проведен, а малыш все молчал, не плакал.
– Пусть его зовут Элту, – сказала Гела, давно выбрав для своего мальчика древнее и сильное хофоларское имя.
Отец и бабушка, довольные выбором, закивали. Имя ребенку всегда выбирает мать и всегда хранит его в тайне, чтобы роды прошли легко. Бабушка шлепнула малыша по попке, припечатывая имя, и только тогда он заплакал, жалобно и горько.
Позвали других детей. Сосредоточенные, взволнованные, они сгрудились у высокой кровати, где лежала Гела с новорожденным, и не сводили глаз с нового брата.
– Какой хорошенький… – прошептала Эйла.
Тинбо кивнул и протянул брату руку. Тайрин молчала. Почему-то ей было не по себе. Что-то таилось в малыше, какая-то незнакомая сила, которая поддерживала его хрупкую жизнь, и эта жизнь вот-вот должна была оборваться. Тайрин увидела это так четко, так ясно, будто картинку в книге, и в ужасе отшатнулась. Почему она так подумала, зачем увидела? Тайрин закрыла лицо руками и убежала прочь.
Она спряталась в подвале, где когда-то горел огонь Хофоларии, ее танцующий друг-огонек, который перенесли теперь в другой дом. Сердце ее громыхало на весь подвал, огромное, как солнце, и ужас бился в висках взбесившейся птицей. Что такое она почувствовала? Почему? Ей стало страшно и стыдно, будто она была виновата в том видении, будто все поняли это и обвиняют ее сейчас там, наверху, у маминой постели.
Скрипнула дверь. Боком протиснулся в подвал Тинбо. Он сел на скамейку рядом с окаменевшей Тайрин.
– Ты чего? – неловко спросил Тинбо. – Он тебе не понравился?
Тайрин помотала головой. Какую чушь способны иногда придумать мальчишки!
– Бабушка говорит, может, ты испугалась?
«Да, – подумала Тайрин. – Я очень испугалась. Но я никогда им об этом не скажу. Только Тинбо».
– Я… я что-то почувствовала, когда его увидела, – прошептала она. – Что-то плохое.
– Что?
– Не знаю. Будто он… – Она закрыла лицо руками, не в силах произнести то, что ей привиделось. – Он недолго будет с нами, – еле слышно прошептала Тайрин.
– Что? Я не слышу.
– Он скоро умрет, вот что!
Тинбо не отшатнулся, не испугался, он смотрел на нее спокойно и даже немного насмешливо. Потом сказал:
– Да ну… наверное, тебе просто обидно, что теперь ты не будешь любимой маминой белочкой, да?
– Это Эйла так сказала? – сразу догадалась Тайрин, и Тинбо, смутившись, кивнул. И тут же добавил:
