Оставив наглеца барахтаться в пыли, они тронулись дальше. Из всей банды один Кыся в течение двух часов не переставал поражаться ублюдковастости нынешней молодёжи.
– А ты и рад, гад, – заметил Шмеля. – Небось заприметил свежее мясцо для своей «Серости…»?
– Кто? Я?! – сквадратил глаза тот. – Ни в жисть! Просто размышляю, куда мы катимся. Вот в моё время!..
Звонкий подзатыльник прервал демагогию Затюканского. Удаляясь всё дальше и дальше от всевидящего ока Гекса, Шмеля борзел с каждым пройденным шагом, причём борзел не по-детски, без всяких намёков давая понять, кто в отряде главный.
***
Ветер бродил между стенами ущелья, перекатывая камешки. Кроме его басовитого завывания ничто не нарушало молчаливый покой угрюмых скал… Ничто? Фиг-то там! Кто-то необычайно громко топал по каньону, далеко распространяя звуки харкания, непотребной песни и ругательств – последние в изобилии сыпались направо и налево, когда неведомый путник в очередной раз спотыкался. Впрочем, неизвестным он остаётся пока только для читателя; автор же, бесспорно, располагает кое-какими сведениями касательно этого субъекта и обязательно ими поделится.
Человека, которого нелёгкая занесла в горный массив Орочьего Кряжа, звали Ренатусом, по крайней мере, так его величали в ставшей ему родной деревеньке у подножия гор всего пятью милями восточнее. Своего настоящего имени он не говорил, как старался не говорить вообще, прикидываясь дурачком, что очень нравилось нарциссам – племени, которое его приютило, дало имя и позволило паразитировать в своей деревне, когда туда заявился изрядно помятый незнакомец. Он, помнится, тогда огляделся, сплюнул и заявил:
– Хорошо. Отлично. То, что надо. Амнезия. Прострация. Неадекватность субъективизма.
Нарциссы, разинув рты, слушали волшебную речь гостя, но, в общем и целом, всё было ясно – парень (симпатичный такой парнишка, считали все девушки и 3% юношей) повредился умом от некоей напасти, и теперь был безвреднее и беззащитнее мотылька. Халявная жратва, пивко и курево сыпались на Ренатуса как из рога изобилия, а сердобольные нарциссы, как это у них водится, приговаривали:
– Ах, какие мы!.. Ух, какие мы!.. Да мы самые добрые на свете! Да лучше нас только варёные яйца!..
Однако вскоре им пришлось пожалеть о своих благодетелях. Новоиспечённый житель Нарцисвиля не выказывал охоты зарабатывать на хлеб насущный, предпочитая его выклянчивать у фермеров, давя на жалость. Рано или поздно должно было случиться то, что случилось – после двух месяцев дармовщинки нарциссы изгнали Ренатуса. Изгнали, проклиная незваного инждивенца и расхваливая себя за вовремя раскрытые глаза.
Ренатус не обиделся на нарциссов. Подумаешь! Он уже без малого десять лет шатался по восточным областям Западловья и не единожды получал камнями по макушке. И дураку ясно, что за халяву когда-то приходится расплачиваться. Правда, это в конце концов приедается, как сваренные на воде макароны, но виноватого в таких случаях найти не трудно.
А Ренатусу виновного искать даже не придётся. Он был, есть и будет – там, далеко на западе, в столице. Там живёт тот, кто должен ответить за всё – и за нищенскую жизнь, и за грязные вонючие дырявые носки, и за невкусные макароны. Только бы добраться, а потом хоть трава не расти. Глядишь, и погулять на славу удастся, чем чёрт не шутит?
