Если быть точным, он-то пытался раз или два осторожно, издалека завести разговор на эту тему, но она пресекала его таким строгим докторским взглядом, что он терял дар речи. А напрямую, как он мог спросить у взрослой серьезной замужней женщины: «Скажите, а случайно не я отец вашей дочки?»
Правда, был, был один случай, который посеял у него угасшие подозрения.
Это произошло на праздновании векового юбилея железнодорожной станции Куломзино, возникшей вместе со строительством транссибирской магистрали, соединившей полмира – от Варшавы до Владивостока.
После обычной натужно-оживленной официальной части, избранные участники празднования вышли на балкон районного Дворца культуры. Из-за лесополосы должен был вот-вот грянуть праздничный фейерверк.
В холле были накрыты фуршетные столы. Через распахнутые на балкон двери, публика с бокалами и тарелками в руках медленно перемещалась из полного аппетитных запахов помещения в свежий синий вечерний воздух и обратно.
Присутствовавшие чувствовали себя людьми особыми. Это сладкое ощущение заставляло женские глаза пылать, как лампы, а мужчин выпрямлять спины так, что они сразу прибавляли в росте на целую голову.
Полковник тогда был еще лейтенантом, и после окончания высшей школы милиции работал оперуполномоченным в своем родном районе, тоже ненароком оказался среди элиты. Он отвечал от райотдела за соблюдения во время празднования общественного порядка вокруг Дворца культуры.
В связи с праздником на площади перед Дворцом был выставлен дополнительный наряд патрульно-постовой службы. Но, когда он в перерыве вышел на площадь, наряда нигде не было. У него было сильное подозрение, что Мафусаил увел постовых милиционеров в лесополосу у железной дороги с целью распития спиртных напитков. Еще до начала торжественного заседания, он с балкона заметил Мафу, отирающегося около скучающих милиционеров. В руках он держал раздувшийся полиэтиленовый пакет. А один из постовых являлся их с Мафой одноклассником.
Лева стоял у самых дверей на балкон и раздумывал. То ли спуститься на площадь и поискать исчезнувших стражей порядка, и, если его подозрения подтвердятся, намылить им, а, особенно, Мафусаилу холку. То ли дождаться, когда официантка снимет с только что принесенного подноса большое блюдо.
На блюде лежали разрезанные надвое вареные яйца, каждая половинка которых была наполнена черной икрой. Он решил отложить поиски непутевого наряда, а вместо этого в числе первых отпробовать деликатесную закуску.
Тут-то к нему и подошла Искра. Если черный цвет может ослепительно сверкать, то это относилось к ее глазам.
За руку она держала маленькую девочку с большими белоснежными капроновыми бантами на круглой головке. Девочка внимательно смотрела на него большими темными глазами.
– Вот, Лева, это мы с Тиной. – сказала она, улыбаясь. – Мы в этом году в школу пойдем.
– Какая ты взрослая! – сказал он, чуть нагнувшись к Искриной дочке. – Какие у тебя бантики красивые.
– Да. – серьезно ответила девочка, подняла личико и внимательно, как котенок, уставилась на него своими карими глазками
– Тина, ты помнишь дядю Леву? – опустилась, рядом с дочкой, словно большая нарядная птица, Искра. – Помнишь, он к нам приходил?
Тина внимательно вгляделась в него, помолчала, потом утвердительно тряхнула головкой и сказала:
– Помню. У него звездочки тогда были.
– Правильно. Были. Были, золотко мое! – прижалась Искра щекой к дочкиной головке. – Лева, ты ведь тогда в форме приходил… Помнишь?
