Смотрю на дорогу, но чётко чувствую, как она поворачивается ко мне и берёт за руку, крепко сжимая пальцы. Я стискиваю зубы ещё сильнее, и меня переполняет это чувство, словно тянущее сердце к земле.
– Салли, ты не виноват, – её слова пронзают меня, обнажают всё, что я так старательно прячу.
Но я не отвечаю, потому что знаю, что виноват. Во всём этом, в её молчании, в её боли. Если бы я мог изменить хоть что-то… Но теперь слишком поздно.
Когда мы подъезжаем к её дому, она вылезает из машины и смотрит на меня своими голубыми глазами, полными той боли, которую, кажется, ничем не заглушить. Срывается комок слов, и я шепчу, почти боясь сам себя услышать:
– Мел, я лечу домой.
Она от неожиданности чуть приподнимает брови.
– Когда? Ты же обещал остаться до родов, – её голос дрожит, в нём слышится обида, но больше – это что-то вроде тревоги.
– Вылет вечером. Я прилечу, когда начнёшь рожать, не переживай, мелочь.
Она кивает, немного сдержанно, словно понимает, что меня не удержать.
– Маме звонил?
– Нет. Не говори ей пока.
Её лицо смягчается, и вдруг она снова называет меня тем дурацким прозвищем, которое придумывала в детстве – «Салли», как Джеймса Салливана из «Корпорации монстров». Я до сих пор ненавижу его, но в её устах оно звучит как самое родное.
– Напиши, когда приземлишься, хорошо?
– Обещаю.
Кира
Видите, этого двухметрового громилу, который сейчас разносит в пух и прах бедного сотрудника авиакомпании? Это мой отец. Котин Сергей Александрович. У них там накладка, ему продали билет в бизнес-класс, а мне – в эконом. И вот он, как всегда в своём стиле, возмущается, что его дочь, мол, не там должна сидеть.
Меня зовут Кира Котина. Я его младшая дочь. В глазах отца моя жизнь уже полностью расписана: диплом, работа, карьерный рост, экономические форумы, премии и награды. Скука смертная, правда? Мне же хочется другого – петь! Да-да, вы не ослышались. Моя любимая Леди Гага, сцена, тысячи людей, и я с микрофоном. Вот что меня по-настоящему манит. А не лекции по макроэкономике. Бе. Но об этом не принято говорить в нашей семье. Здесь мои интересы, похоже, никого особо не волнуют.
Почему у моих братьев был выбор, а у меня нет? И да, чтобы вы понимали, братьев у меня аж пять. Каждый из них нашел себя, отца это устраивает, почти, они «нормальные люди». А я? Отец, видимо, считает, что для единственной дочери музыка – это несерьёзно. Вот только я ещё даже и школу не закончила. А жизнь уже расписана.
Иногда мне так тошно, что хоть волком вой.
– Кнопка, придётся и мне посидеть в экономе.
– Нет, пап, всё нормально, я там посижу. Тебе там будет неудобно, да ещё колено опять заболит, – отвечаю, искренне пытаясь убедить его.
Он с сомнением смотрит на меня янтарными глазами, будто проверяя, действительно ли я так спокойно это воспринимаю.
– Ты уверена? – снова уточняет он.
– Да, пап, это всего-то четыре часа. – улыбаюсь и стараюсь показать, что меня всё устраивает.
– Хорошо, пошли, – говорит он, бросив взгляд на табло. – Посадку уже объявили.
Папа берёт мой чемодан, и мы направляемся к стойке регистрации. Самолёт уже заполнен, и, как только мы заходим, замечаю: моё место не у окна. Жаль – люблю наблюдать за облаками и меняющимися пейзажами.
На месте у окна сидит парень-блондин. Не успеваю разглядеть его лицо – в проходе толпа, и кто-то резко пихает меня в бок, отчего я почти падаю на соседнее сиденье. Не удержавшись, задеваю телефон парня, и тот выскальзывает у него из рук, скользит по полу и укатывается под соседнее кресло. Прекрасно. Если вы не поняли, то это был сарказм.
