– Вадик, постой, приглуши на минутку чувство юмора и расскажи, какие ты получил от главрежа инструкции.
Вадик рукавом стёр с губ смех и принял озабоченный вид.
– Ну, в общем, должен быть больной… некий хрен на койке, и на нём должен фиксироваться круг света. Круглый свет на квадратной койке.
– И всё?
– По моей части – да. А почему ты спрашиваешь?
– Да мы не знаем, что играть.
– Ладно, не выдумывай. На премьерах всегда разная фигня случается. Оно так и должно быть. Дупа знает своё дело. Кстати, будет яркое зрелище.
– Почему?
– Потому что закупили массу пиротехники.
– Зачем?
– Дупа сказал, что есть хлопушки и какие-то свечи, бенгальные… а может, анальные, не знаю. Ладно, полезу наверх. Кстати, по телеку видел рекламу: «Анальные свечи Свежий Ветер – для тех, кто общается с людьми!»
Вадик упрыгал по коридору и пропал за поворотом, как укатившийся мяч. Затем навстречу проплыла важная и суровая Генриетта Аркадиевна. В театре у неё неприступный вид – надменная скала. Она обдала Крата густыми, как патока, духами. (Женщины надеются пахнуть счастьем.) Она отлучается из кассы только в туалет.
Ноги вынесли Крата на сцену. Голенастая Гавриловна только что закончила пылесосить измученные гвоздями и декорациями доски. Ушла, панибратски катя за хобот пылесос, который верно постукивал за нею колёсиками. Всё стихло. Пока ещё сцена отгорожена от зала плотным занавесом и напоминает спальню, куда посторонним скоро будет разрешено смотреть. Вадик наверху звякнул железными шторками – на сцену упал световой круг. Два монтажёра вкатили больничную койку, уже застеленную. Один из них на ней посидел, покачался: «Не звучит». В конусе фонаря мерцали галактики пылинок, вне конуса была равномерная полутьма, ограниченная занавесом. «Вселенная – загадочная вещь», – по-детски ощутил Крат. Сверху Вадик что-то крикнул.
– Что?
– Могу поставить синий или зелёный фильтр, тогда лицо на подушке будет офигенно потустороннее. Ну-ка ляг!
Крат полежал на кровати, щурясь против луча. Сначала на глаза падал синий свет, потом зелёный. Вадик хихикал наверху, как подлый божок. Потом пришла Лидочка Жмурова. Он увидел её, и душа к ней примагнитилась, вытянулась в её сторону. Лидочка проверила разъезд занавеса, включила и выключила полное сценическое освещение. Крат поднялся с кровати и, скрывая растерянность, попытался вызнать у Лидочки, что ей известно о сценическом действии.
– Тебе должно быть известно больше, а я что… буду исполнять приказы режиссёра по ходу пьесы, – она села за пульт и потрясла наушниками; перед нею торчал из стола маленький микрофон на гибкой ножке, она подула в него, и в театре загудел ураган.
– Раз, раз… удивительно – работает! Послушай, Крат, можно я тебе скажу личную вещь? Мне сегодня сделали предложение.
– Вижу, ты прямо светишься. Кто сей претендент на счастье?
– Сын Рубенса, Анатоль. Он вчера из Парижа прилетел. Обтесался там, ну такой галантный!
– Галантность придумали развратники, чтобы лестью заполучать женщин, – негалантно заметил Крат, но она не обратила внимания.
– Анатоль говорит, что там не девушки, а менструозные монстры, так и ляпнул. Хочет забрать меня с собой.
Лидочка по-детски поднесла ногти к зубам и приподняла плечи. Милое, невинное создание!
– Лидочка, ты – фея, не покидай нас, мы без тебя вконец озвереем.
– Но ты же не делаешь мне предложение, – она пытливо посмотрела на него, сузив глаза.
