– Мы с тобой как жених и невеста, – заметил Крат. – Только неизвестно, впереди загс или морг?
– Для мужчины это почти одно и то же, – Лидочка прижала его локоть к себе, там, где сердце и маленькая грудка.
Подвальный романтизм обстановки на время заслонил от Крата убийство, но он опомнился.
– Ты знаешь, кто стрелял?
– Не-а.
– А под кроватью никого не было? – спросил Крат.
Они медленно ступали по проходу. Где-то капало, напоминая об утекании времени, о протечке жизни.
– Не знаю. Почему-то я туда не смотрела, и край простыни довольно низко спускался, чуть не до пола. Теперь я не уверена, что там никого не было.
– И мне так чудится. Или за задником. Кто-то ведь стрелял. Конечно, будет баллистическая экспертиза, они установят, из какого пистолета и откуда стрелял убийца, – рассуждал Крат.
– Но разве можно выстрелить через заднюю кулису? Там нужно сделать отверстие! – возразила она.
– А я проверю. Скажи, как ты узнала, что я остался в театре?
– Следила за тобой.
– Зачем?
– Ты меня интересуешь.
– Почему?
– Ты единственный, кто не приставал ко мне.
– Единственный? А Дол, например?
– Приставал.
– Неужели?! А Дупа?
– Ну… нет, у него другие интересы, он специалист по умам. Хотя… – она задумалась, разгадывая какие-нибудь слова, взгляды, прикосновения, под которыми могли бы прятаться флирт и секс.
Крат перебрал всех, даже упомянул Вадика, у которого, по выражению Дупы, «изюминка слабоумия зарыта в голове», но и тот, оказывается, приставал к Лидочке. Крату прежде казалось, что она чиста, как новый снег. Если говорить вообще, то Крат с женщинами наивен. Ему всегда казалось, что чистота служит высоким подножием девушке. Если она чиста, мужчина к ней без настоящей любви не имеет права подойти, и не осмелится. Только любовь поднимает мужчину на высоту чистоты. При этом он видел, что циник-хам или самец-охотник ничуть не боится чистоты, потому что видит не свет, а добычу. Правда, девушки достаются таким охотникам куда чаще, чем страдающим влюблённым.
– Ну а ты? Как ты на это отвечала? – спросил он с неприязнью к вопросу.
– Я выбирала, – ответила технологически. – И некоторым доставалась. Ты думаешь, в жизни всё должно быть серьёзно, да? – она, извернувшись, заглянула ему в глаза. – Ты очень мечтательный.
Он хотел ей сказать, что мечтательность делает мир содержательным. И если та же Лидочка не достойна мечты, то и обладать ею неинтересно, ведь шлюх-то кругом завались, однако промолчал.
Лидочка не была в него влюблена и вряд ли была способна в кого-то влюбиться вследствие прохладной пустотности своей души, но Крат её заинтриговал своим безразличием. Победы над волокитами ничего для неё не значили, поскольку то была необходимая дань с их стороны – дань половому влечению вообще и её прелестям в частности, но вот нешуточный мужчина смотрит на неё без желания. Она взяла его образ в свою память и часто ощупывала внутренним вниманием, и даже привыкла к такому занятию. Крат оказался для неё запретным плодом. Она хотела почувствовать его, ощутить, разгадать, но самой приставать было несподручно. Надо, чтобы он её захотел, тогда она его отведает и успокоится. Или наоборот: они склеятся в пару.
Два года назад электрик Вова, был в театре такой, затащил её в подвальную каморку… потом, в день увольнения, оставил ей ключ. Здесь некоторые работники театра побывали, заведя в душе потайной ящичек, имеющий форму комнатки с клеёнчатым топчаном и раскинувшейся на нём Лидочкой.
