Театр рассказа - страница 24

Для того чтобы ответить на вопрос об отношении искусства живого слова к действительности, конечно, мало признать, что оно отражает действительность. То, что искусство отражает действительность, раскрыто марксистской эстетикой в отношении ко всему искусству в целом, а, следовательно, и к чтецкому искусству в частности.

Для того, чтобы определить конкретное отношение чтецкого искусства к действительности, надо раскрыть, какие стороны действительности объективно отражает это искусство и какие средства, какие образные приемы отвечают объективным закономерностям этого отражения чтецким искусством действительности.

Для того, чтобы получить ответ на этот вопрос, вернемся к основному противоречию современного периода развития искусства живого слова. И посмотрим, как анализируется это противоречие теорией чтецкого искусства.

Обобщая все теоретические дискуссии представителей различных направлений третьей ветви искусства живого слова, Г. В. Артоболевский делит всех мастеров этого искусства на два противоположных направления: на представителей «художественного чтения» и «художественного рассказывания».

Анализируя различия этих двух направлений, он пишет: «Чтец видит свою художественную задачу в правильной передаче самого литературного произведения. Рассказчик видит свою художественную задачу в правильной передаче событий, о которых говорит литературное произведение. Чтец стремится законы устной речи подчинить литературному стилю. Рассказчик стремится литературный стиль подчинить законам устной речи».[8]

К сожалению, очень тонко подметив объективно существующие противоположности в искусстве живого слова на современном этапе его развития, Артоболевский, как и другие чтецы, не замечает их противоречивой сущности, не видит борьбы этих противоположностей, не замечает, что художественная задача чтения отстаивает позицию старого в искусстве живого слова, то есть чтения с листа.

Если для чтения с листа методологические принципы чтения были абсолютно верными, отвечающими эстетическому содержанию данного направления искусства живого слона, то перенесение их в устное исполнение разрушает внутреннюю закономерность этого искусства. Не замечая этого, сам Артоболевский, как и многие современные представители этого искусства, стоял на позициях чтения, а не рассказывания.

Когда при чтении с листа идет речь о подчинении законов устной речи «литературному стилю», или, вернее, [законам письменной речи] – это понятно. Чтец иначе и не может произносить текст. Его устная речь подчинена законам грамматики и синтаксиса, стилевым особенностям написания исполняемого им произведения. Но когда чтец ставит своей художественной задачей подчинить законы устной речи литературному стилю при устном исполнении произведения, он неизбежно уходит от жизненной правды мышления в какие-то произвольно выстраиваемые им схемы. Где можно искать критерии подобного подчинения?

Поскольку в жизни таких критериев найти невозможно, следовательно, их надо придумывать.

В теории чтецкого искусства приводится огромное количество подобной рецептуры, в большинстве случаев не имеющей совершенно никаких обоснований. Просто утверждается – надо делать так, и все. Если просмотреть библиографию по теории этого искусства, то из нескольких сот имеющихся теоретических работ, процентов 90 представляют из себя изложение подобных рецептов. Из небольшого количества работ, имеющих логическое и теоретическое обоснование предлагаемых принципов, наиболее стройно развивается эта концепция Ю. Э. Озаровским