Он смолк, будто приглашая Эда объясниться. И любой на его месте принялся бы возмущённо и пылко заверять, что это была самая обычная ссора – тому два десятка свидетелей, бывших позавчера в «Серебряном роге», что это был самый обычный поединок – тому свидетели секунданты и жрецы Дирха, и что это была самая заурядная, хотя и трагическая случайность – тому свидетели боги. Закончив свою пламенную речь, любой на месте Эда умолк бы, тяжко дыша, а завтра утром был бы казнён.
Эд знал всё это, а потому сказал:
– Я их ненавижу, мой лорд. За то, что они меня презирают, и презирали бы, даже если бы вы отдали мне Лизабет, а не Магдалену. Даже если бы вы произвели меня в главнокомандующие – проклятье, тогда бы они презирали меня втрое сильнее!
– Нет. Тогда бы они тебя боялись. Ты и жив-то до сих пор только потому, что не проявляешь интереса к придворной карьере… ты ведь не проявляешь его, не правда ли, Эд?
– Это вы мне скажите, – фыркнул тот. – Я тут уже три года, и до сих пор не могу понять, зачем. Милорд, ответьте честно: вы сами меня разве не презираете? Только правду.
Конунг рассмеялся.
– И за что я только люблю тебя, не знаю.
– А я знаю, – откликнулся Эд. – Но вам не скажу, и не просите.
Лорд Фосиган засмеялся снова.
– Ладно, юный ты безбашенный поганец. Можешь идти. Магда знает, где ты?
– Нет. Я не был дома с утра.
– Извелась, должно быть, бедняжка. Ты не очень груб с ней?
– Совсем не груб. Она разве жаловалась?
– Нет, это меня и тревожит. Ладно, убирайся вон, пока я не одумался.
– Разве вы всё ещё меня подозреваете? – беспечно спросил Эд, зная, как опасен этот вопрос, и именно поэтому совершенно не в состоянии от него удержаться.
И ответ стоил риска.
– Нет, – помолчав, проговорил конунг. – Я ни в чём тебя не подозреваю. Ты действительно должен был убить Сальдо, и ему просто повезло выжить, хотя и остаться изуродованным… и, откровенно говоря, я боялся, что именно это и было твоей целью. Но, уж прости, ты недостаточно хорошо владеешь мечом для такого мастерского удара. Арбалетом – да, но не мечом.
– В других обстоятельствах, я бы смертельно обиделся, – заметил Эд.
– Если, обидев тебя, я спасу твою башку, то лучше уж быть обиженным, верно?
– Верно, – согласился Эд.
И конунг снова зашёлся смехом – коротким, искренним и бесконечно презрительным.
– Вот в такие-то минуты я действительно верю, что ты безродный смерд, – беззлобно сказал он и небрежно махнул рукой, показывая, что аудиенция окончена.
Эд как раз докурил трубку. Поднявшись с кресла, он поклонился конунгу и направился к двери, ступая легко и пружинисто.
– Эдо, – позвал лорд Фосиган, и Эд обернулся.
Они смотрели друг на друга. Эд понимал, что надо уходить. Просто уйти сейчас – поклониться и уйти, и, да, это было бы дерзостью, но которой же по счёту из тех, которые он себе позволял за эти три года? Счёт шёл на тысячи – и конунгу это нравилось, поэтому надо было уходить, просто уходить, сейчас…
Но он не ушёл. И конунг сказал, глядя на него из глубины своего кресла:
– Я действительно люблю тебя, мальчик. Люблю, как родного сына. Но ты не моя семья. Помни об этом… прошу тебя.
Эд поклонился. Сделал положенные этикетом три шага назад, потом медленно повернулся и вышел из комнаты, пропахшей вишнёвым табаком и смертью, прошедшей так близко, что кончики её прохладных пальцев задели его лицо.
В коридоре было пусто. Эд остановился и тяжело привалился плечом к стене – его не держали ноги. Отсчитал двадцать ударов бешено колотящегося сердца, потом заставил себя выпрямиться и, подобрав с подставки у двери свой меч, двинулся дальше. Камердинер мог появиться в любую минуту.
