ВАДИМ (после паузы). Я – не гей.
ПАНЫЧ. Аж жаль. (Дурашливо). Жалко-то как, охо-хо… что ж делать теперь? Пожалуй, утоплюсь. В дорогом коньяке.
ВАДИМ. Вот тебе одна из причин, по которой я отключился от связи с тобой, с вами. Есть такая штука: общаешься, звонишь, переписываешься, а потом, когда встретились лично – поговорить не о чем. Друг о друге все известно. Такие дела. Правда, приехать сюда я планировал в позапрошлом.
ПАНЫЧ. Мы в позапрошлом твоих помянули. На кладбище прибрались, выпили. Был там?
Вадим кивает и оставляет голову склоненной.
А на Совхозную пошел – дом свой посмотреть?
ВАДИМ. Конечно. Дом – другой, обшитый…Забор новый. Черемуху спилили.… Зато знаешь! Беседка сохранилась, там, где две лавочки, помнишь? В конце улицы, где скверик… так, еле не слеза не скатилась. Хотя, что я? Скатилась. Слеза.
ПАНЫЧ. Ностальгия?
ВАДИМ. Если только по детству. Жить бы я здесь не смог.
ПАНЫЧ. Когда-то мог.
ВАДИМ. Паныч! Я понимаю – ты любишь этот город. Но мне теперь вообще непонятно, как здесь люди живут. Это же туфли приличные не купить, галстук не купить. Заведений приличных нет. Кошмар! Это только в рубище одеваться, питаться чем попало. А ты даже яблоки, смотрю, не моешь. Я люблю, чтобы в ресторан, в отдельный кабинет, чтобы в уединении…
ПАНЫЧ. На лбу!
ВАДИМ. (Трогая себя за бровь). Что там?
ПАНЫЧ. На лбу твоем написано симпатическими чернилами – потребительский эскапизм!
ВАДИМ (после раздумий). Согласен. Есть такое. Незначительно, но есть. Слушай! А что-то сегодня людей много на улицах. Толпы. Я… кхм, грешным делом думал, что меня признают. Без ложной скромности надо сказать – мы были очень популярны.
ПАНЫЧ. Узнали?
ВАДИМ. Нет, как ни странно. Однако, следует учесть, что много времени прошло.
ПАНЫЧ. А меня узнают.
ВАДИМ. Так ты и пел.
ПАНЫЧ. Так ты тоже пел. Кстати, Веника нормально узнают. Кента – редко, не видно его было за установкой, зато знают его по теперешнему статусу. А народ на улицах – это у нас нынче день города в последнее воскресенье лета.
Раздается два громких тяжелых удара по двери.
Трубный голос: Й-его сиятельство! Гра-аф Бэкингем Вовка Полянский!! обладатель «Грэмми» и кубка либертадорес! властитель кентский!! Собственной персоной!
2.
Танцующей походкой входит Кент. Он ведет себя так, словно позирует для киносъемки.
КЕНТ. Салам алейкум, православные! Ясновельможному пану и херру рейхсмаршалу наш респектабельный шолом!
ПАНЫЧ. Ты как вошел?
КЕНТ. Ключ! Ключ у меня есть. Забыл? А это кто? Сам! (Прикрывает рукой глаза, отклоняется назад). Не может быть! О-о!! Дражайший Вадим Александрович! Бесконечно рад вас лицезреть!
Кент обнимает Вадима, за спиной последнего показывая Панычу большой палец.
От бесконечной радости лицезрения даже зубы лицемерно заболели в труднодоступных местах.
Вадим высвобождается от объятий.
ВАДИМ. Что ты несешь?
КЕНТ. Если вы не зрозумивши, я вас приветствую на хармсяцком языке.
ВАДИМ. А-а! Ты все на абсурде в теме Даниила Хармса. Стабильно, че. Консервативно.
КЕНТ. Горбатого могила исправит. Но сказано в сокровенных книгах: кто горбат, тот непременно верблюд каштановый есть! В горбах его огненная вода, зовут Анатолий. Личность во всех отношениях замечательная, один раз писал письмо министру просвещения, и знаете что?
ПАНЫЧ. Что?
КЕНТ. Не ответили. Вадим Александрович, давайте еще раз руками пожамкаемся для закрепления, так сказать.
Вадим протянул обе руки, на которых Кент неожиданно захлопнул наручники.
