– Он еще и алкоголик! – вопила Алиса Григорьевна. – Света, как ты могла с таким связаться?
– Да не алкоголик я! – кричал с кухни Миша.
– Разве мы тебе чего-то не давали? – продолжала Алиса Григорьевна. – Что тебе не хватало в жизни?
– Мама, не в этом дело, – рыдала Света, – совсем не в этом.
– Ты смотри, вот-вот, за водкой полез. В семье он так будет решать вопросы? Бьет – значит любит, да?
– Да не собирались мы женится! – крикнула Света.
– В смысле? – Миша с яростью посмотрел на Свету. – Ты что за чушь говоришь?
– Как с таким человеком можно детей растить, а? – не унималась Алиса Григорьенва, – Давай, лей до краев.
– Это я не себе, это вам! – зашипел Миша и вылил в лицо Алисы Григорьевны рюмку.
– Ах ты ж урод!
– Михаил, уходите отсюда. Немедленно! – сказал Борис Иванович, показав на дверь. – И не возвращайтесь.
– С удовольствием. Только без вашей дочери я не уйду. Света, пойдем.
Света сидела с белым лицом. Все смотрели на нее и ждали, что же она ответит. Она боялась повернуть голову, посмотреть куда не надо – поймают взгляд, и что дальше? В недоумении от происходящего она продолжала плакать.
– Дочь мою до слез довел, мразь. Уходи отсюда, – Борис Иванович вылез из-за стола и схватил Мишу за руку.
– Оставьте руки, – отмахнулся Миша, – сам уйду. Света, собирайся. К моим переедем.
– Никуда она не поедет, – завопила Алиса Григорьевна, – вот, забирайте ваши вещи, вашу водку, все забирайте. И никогда здесь больше не появляйтесь.
Миша пытался отозвать Свету, но она молчала. Ему никогда не было так больно, так обидно. Как нечестно, несправедливо поступили с ним, повторял про себя Миша, нельзя так жить. Дверь захлопнулась, но семья продолжала ругаться и кричать; только теперь жертвой стала Света. Миша стоял с курткой и водкой в руках, стопой придавив пятки туфель. Несколько раз он позвонил в звонок, но никто не собирался ему открывать. На крик подоспели соседи, и когда они окружили Мишу, тот не выдержал и ушел.
Мир стал полон зла, вокруг виделись враги. Во всем мерещились усмешки над собой. В мусорных баках вдоль дороги – каждый получил удар ногой; в фонарях – и им прилетело. Прохожие боязливо обходили его за километр, ждали беды, и не зря. Тяжело было, хоть убей. Жизнь никогда не была прекрасной, полной счастья и доброты, но сейчас она доказала это вновь. Никого на свете он так не любил и подобного предательства от нее ждать просто не мог, ибо не верил, что такое возможно. И вот, оно случилось. Он думал о Сереже… Неужели он причинил ему такую же боль? Как было мерзко на душе, и с каждым шагом становилось тяжелее. Спасения не было. Обреченность. Ноги устали. Он сел на лавочку, открыл крышку и потянулся губами к горлышку, но через секунду сказал:
– Хоть это надо пережить без алкоголя, – и оставил ее под лавочкой стоять.
Петька лениво пинал мяч посреди дороги, надеясь, что Олежка присоединится к нему, но тот устало смотрел под ноги. Бензиновые лужи превращались в его сознании в необыкновенные пейзажи. Петька засмеялся над другом:
– Что ты боишься, под ноги смотришь?
– Машина! – крикнул Олежка.
Черная лада пронеслась в сантиметре от его ног, придавив футбольный мяч. Сдулся, порвался, превратился в мусор.
– Ну блин, – до слез расстроился Петька, – хороший был ведь мяч.
– Чем теперь займемся? – спросил Олежка.
– На площадку пойдем, – сказал Петька, взяв под мышку остатки мяча.
Но и там им было скучно. Когда они начали играть в спецназ, матери со спящими в колясках детьми начали шикать на них. Пришлось уйти. Снег еще не осел, снежки складывались только из грязи. Над ними парили чайки, криком взывая к лучшему времени. Петька и Олежка сели на бордюр и загрустили. Они пытались пинать между собой сдутый мяч, но это было неинтересно. Под ногами разлагались вороны, их доедали голодные кошки. Петька огляделся:
