Он знал дорогу хорошо, не в первый раз ходил по ней. В пансионе горели окна, закрытые шторами. Около входа он остановился и закурил. Машины приезжали и уезжали. Из одной из них вышел мужчина и поздоровался:
– Олег Петрович, здравствуйте! Какими судьбами?
– Да знаешь, ну, – Олег Петрович отвернулся.
– Ладно-ладно, я молчу, – мужчина улыбнулся. – Не мне вас судить, считайте, не видел.
– Спасибо, Пашка. Ты настоящий друг.
– А то, – он поправил кепку. – Ладно, я так, удостовериться, что это вы. Хорошего вам вечера.
– И тебе, – Олег Петрович улыбнулся и пожал руку. – Аккуратной дороги, там гололед везде.
В глубине души Олег Петрович хотел, чтобы тот по пути попал в аварию и умер, чтобы никто не знал, что он к проститукам ходит и жену любит платонически, и то, только когда она молчит. Он поднялся на третий этаж и позвонил в семнадцатую квартиру. Дверь открыла женщина сорока лет с желтым лицом, одетая в халат и колготки.
– Маруся, привет!
– А, Олег, ты. Мне сегодня нехорошо что-то. Может, ну, того?
– Я с гостинцами, – не слушая ее, он зашел в квартиру. – У тебя тут как всегда прекрасно. Вот, принес, с нашего завода бутылочку. Марусь, а с кем твой ребенок-то сидит?
– С мамой, блин. С кем еще. А отчего вопрос?
– Неважно, – Олег Петрович откупорил бутылку. – Ну что, выпьем?
– Не буду, говорю же, голова болит.
– Тогда иди мыться, а я тогда… Эх, от грусти один выпью. Представляешь, сегодня баклана одного уволил, за то, что тот у нас с производства ящик унес…
Не так давно мы решились собраться вместе и обсудить все, что с нами произошло за последние месяцы. Раньше мы виделись чаще, а теперь реже, и чудо, что приходит хотя бы половина. Многие из нас работают не покладая рук и выгорают, другие продолжают посвящать все свое свободное время учебе. Смотря на них, я не могу понять, стоит ли радоваться? Они начитаны, спору нет, и желания у них быть ценными для науки хоть отбавляй, но неужели их ход мышления и взгляд на мир умещаются в рамки консервативного научного сообщества? Я часто говорю с ними об этом, но обычно они отмахиваются руками. Ничего не понятно. Надеюсь, у них все получится. Себя же я отношу к работягам. Еще в университете стало понятно, в какой области я буду дожидаться пенсии, и пока жизнь шла неукоснительно, что не может, конечно, не радовать.
Однако в последнее время я чувствую, как устаю. Пятидневка с каждым днем становится тяжелее, и при этом в остальном ничего не меняется. Если только я. Пару дней назад мой начальник подошел ко мне во время обеда и попросил отвлечься на пару минут. Он смотрел на меня с недовольством, много говорил о том, как я из инициативного сотрудника стал рядовым, а всем известный блеск новичка, когда рвешься все исправить и все наладить, померк. Семен Юрьевич, мой начальник, никогда ко мне плохо не относился, ценил меня и по возможности продвигал на лучшие проекты, чтобы я, по его словам, сделал себе имя. Но я стал замечать, и сейчас скрываю ото всех, кроме моей жены, что мне противно подобное внимание. Мне просто хочется проснуться, сдать себя в рабство на пять дней и вернуться к жизни на выходных. Семен Юрьевич и это читал в моих глазах, я знаю. Когда я начал работать в компании, пришел по рекомендации университета, мы с ним часто обсуждали современную молодежь, зеленых студентов и выскочек-выпускников. Семен Юрьевич не глупый человек и многие вещи, о которых сегодня с пеной изо рта трубят журналисты и врачи, заметил годами ранее. Мой случай он называет «выгоранием».
