Она аккуратно убрала свой блокнот в рюкзак и легла рядом с Эдвином, через минуту она провалилась в сон.
Проснулась Эллен от того, что огонь погас, и стало невероятно холодно. Она разбудила Эдвина, они подняли те самые кофты, на которых только что спали, надели их, но сильной пользы это не принесло.
– Что-то новенькое, – зевая, сказал Эдвин, – огонь впервые погас, и стало так холодно, будто тут жуткий минус.
– Может так задумано, и сейчас мы умрём и так и должно быть? Может так и надо?
– Пройти три камеры, чтобы умереть в четвертой? – С сарказмом спросил уже бодрый Эдвин, – не может быть, или у тех, кто это придумал, жутко хромает логика.
– Что бы сказал Лёша, будь он тут? – Улыбнулась Эллен.
– Долбил бы проход до тех пор, пока не разбил бы голову. А вот Иван Эдуардович бы достал приборы и точно придумал бы что-то. А Альдонза… И представить не могу.
Эдвин вновь достал фонарь, зажёг его и повесил на одно из крыльев бабочки. Свет наполнил красную комнату.
– Какой же тут бардак, – констатировал Эдвин, которому сон пошёл на пользу, – откуда на полу столько мусора?
– Может нам нужно его убрать и нас пропустят? – С надеждой спросила Эллен, – может бабочка – это символ чистоты?
Эдвин сморщил лицо, понимая, что это не то, но сказал:
– Тогда давай уберём всё это вон в тот угол, и посмотрим, но не надейся лучше, что это сработает, а то будет обидно.
Она молча кивнула и аккуратно начала переносить этот хлам в угол, Эдвин последовал её примеру.
– Вот если бы тут тоже была какая-то яма под статуей, – говорил Эдвин, сбрасывая с себя гору хлама, – то я бы точно подумал, что нужно убраться, а так, просто в угол свалить, не то.
– Я хочу в душ, – Эллен обтёрла грязные руки о красную кофту, – это невероятно, вся моя одежда грязная.
– Ну потерпи, – с насмешливой улыбкой говорил Эдвин, – скоро ты об этом точно думать не будешь. – Он остановился и ещё раз обогнул комнату взглядом.
– Вроде чисто, – сказала Эллен, кидая последнюю кучу в угол, – теперь проход откроется?
– Не так просто, – так же весело отозвался Эдвин и подошёл к блоку, который должен был бы открыться, – заперто, – он толкнул блок, но ничего не произошло.
– Это было зря, – Эллен вытерла руки влажными салфетками.
– Ну почему, зато тут стало куда чище. Может по старинке? – Эдвин вновь подёргал бабочку за крылья, за усы, понажимал на глаза, но снова ничего.
– Эдвин?
– Да?
– Можешь отвернуться, я хочу снять с себя эту пыльную кофту и надеть новую.
– Какие проблемы, – Эдвин отошёл к блоку и начал всматриваться в него, в надежде увидеть зацепку или символы.
Эллен скинула с себя красную кофту и полезла в свой рюкзак. После проделанной работы ей было ужасно жарко, что она с удовольствием ходила бы так. Она достала из рюкзака белую майку-безрукавку с вырезом и надела её. Лифчик просвечивал сквозь неё, но лучше уж так, чем ходить в запятнанной майке. На той майке было всё: земля, песок, кровь, порезы. Если бы она выбралась живой, то наверняка бы никогда не стирала её, она была бы напоминанием.
– Всё? Можно повернуться?
– Да, можно. – Она убрала кофту себе в рюкзак и потрогала крыло бабочки.
– Тебе не холодно будет в ней? – Спросил Эдвин, потрогав материал.
– Сейчас точно не холодно, да и вряд ли будет. – Она откинула свои белые волосы назад и ещё раз вгляделась в картины.
Эдвин будто избегал её, он ещё раз обошёл бабочку, попытался оторвать её хоботок, ещё раз попытался выбить дверь, но как и следовало ожидать.
