Перед выходом из шхер катер подваливает. Лоцманы выходят к трапу. Чёрные макинтоши, фуражки с форсом, как у одесситов. На лицах брезгливое превосходство. А сами так из себя, невзрачные. В оный момент с Серёгой сидели в моей каюте, близкой к действу. Дёрнуло нас выйти поглазеть. Который меньше кривился, на Сергея показывает. Мол, смотри, каков моряк! И действительно. Прислонившийся к вертикали надстройки был отточенно типажен, как голливудский Ретт Батлер.
– Руссэре арь вель ике грисер (не такие уж русские свиньи), – обломился и второй.
Чужие мужики выражение лиц поставили на нейтралку. С тем и отбыли.
Бумагу всё же накатали. Рапорта у них педалят быстро. По приходе в Архангельск получили какую-то полусекретную мазь. И вывели коричневых – на год.
(Парадоксальную мысль выжали учёные, когда тех вовсе не стало. Оказывается, заверяли шустрые о благополучии среды человеческого обитания. Так что не стесняться, а гордиться следовало).
…Подошло освидетельствование котла. На ночной стояночной готовили его к гидравлическому испытанию. Выпала та вахта Серёжке. Признаться, никогда друг выспавшимся не заступал. Жизнелюб был слишком.
Он, значит, на уровне средних решёток под арматуру заводит заглушки. Я внизу склонился около питательных насосов.
Необъяснимо вдруг захотелось переместиться. Где только что стоял – возлёг с грохотом увесистый глухой фланец. Виновник бледный по трапу спускается.
– Константиныч, извиняй! Вырубился на моменте.
Я радостный, раз не покойник.
– Замнём, – говорю, – больше стальными снежками не кидайся.
Бросили мы это дело и поднялись успокоительных капель принять. После двух рюмок признался он с какой-то отрешённой серьёзностью.
– Ведь если что, себя бы не простил.
Впервые осознал, каким сильным характером награждён друг. Поступки у таких не знают подмены вариантов. Хорошо то или плохо – не судить лучше. Мы все удивительно разные.
Регистру котёл сдал. Настроение – как пар на марке. Снова «прощай любимый город». Опять Сергея провожала жёнушка с ребёнком. Смотрелись трогательно…
Адриатика. Порт и город Риека. Австрийское брошенное наследство с дремавшей миной.
И чегой-то сюда послались? Уже непривычно далековато. Первому, вестимо, Пивневу открылось.
– Кормильца за инвалида выдают. Ну, два «цементных ящика» в коффердамах. Для чего тогда доки придуманы?! Двадцати трёх от роду «Абагур» на гвозди ушёл. А нашему под четвертак. Думайте!!! – И изобразил разрывание ревматросом тельняшки.
На той волне поприходила в головушки блажь. Буфетчица наша – не с маникюрным характером девушка, доверилаcь.
– Хоть разочек в жизни пройтись с видным парнем. Устроишь?
Серёжке передал. Поняли оба правильно, по-джентльменски. Опять-таки посвящённый из комсостава нужен.
Вышли пресловутой советской тройкой. Я сзади плёлся, не портя сбывшуюся мечту. По «культурке» фильм просмотрели. От духоты зала охлаждались в парке. Бутылочку взяли с запоминающимся названием «Царица». Знать бы, что скоро хорваты зальют тут всё сербской кровью, предпочли бы «Царя». Крепче…
Дурацкое, не сказать точнее, «гвоздь-задание» принял начальник радиостанции. Интеллигентно взвинтился так, что вместо каюты мастера залетел в столовую команды. Огласил: «Следовать во Францию за зерном, затем в Одессу. В Болгарии попутный груз цемента до Джибути и в Бангладеш на сдачу судна в металлолом».
Опасный непредсказуемый псих – и только.
