– Так, говоришь, и палатки, и спальные мешки, и всё остальное эти ваши вояки подогнали. Для них это раз плюнуть. Для них всё раз плюнуть!
Отец начал заводиться. Отвечать ему Катя не рискнула, но этим лишь подлила масла в огонь.
– Мешки, поди-ка, большие, на двоих! – грубо и отрывисто бросил он и снова рассмеялся. Глаза остались колючими и пытали её на предмет ответной реакции. Следуя маминым советам, Катя сохраняла невозмутимость, лишь взглянула на дверь и сразу пожалела об этом.
– Защитница твоя раньше девяти не появится! Говорил я ей, добром это не кончится! Это только цветочки! Попомнит меня, когда ягодки пойдут!
По лицу отца разлилось грязное самодовольство, какое бывает у человека, получившего полное подтверждение своей правоты. В этом он на целую голову превосходил Марину Александровну. Она тоже обожала предсказывать события, а потом торопить их по своему усмотрению. Делать грязных намёков ей не полагалось по должности, но на взгляды она не скупилась и щедро сдабривала ими воспитательный процесс.
Поход, и не просто поход, а полноценный поход с ночёвкой, который она пообещала классу, уступив родителям новеньких, стал мощным раздражителем для её неуравновешенной психики. Катин отец узнал о нём два дня назад и с той поры только и делал, что уничтожал собственный авторитет родителя. Регулярно получая благодарности за воспитание дочери, он понятия не имел, в каком классе она учится. К школе за девять лет не подошёл на пушечный выстрел. Но, наблюдая общность взглядов на жизнь и на современную молодёжь в частности, Катя порой подозревала этих людей в подлом сговоре.
Второй бутерброд, так и не сумев осилить свой завтрак, Катя завернула в бумагу и засунула в походный рюкзак. Она видела, что отец сверлит её взглядом, но оглядела себя в зеркале со всех сторон и, улыбнувшись своему отражению, вышла за дверь с улыбкой на губах. Слёзы брызнули из глаз позже, когда стало понятно, что улица пуста.
Нет, Катя не обижалась, скорее, пребывала в острой фазе недоумения, совершенно искренне не понимая, как выжить в этой агрессивной среде, а главное – как оставить маму на этого человека, который с годами становился только злее. А эти его шутки! С чего он говорил такие обидные вещи! На каком основании? Почему во всём и всегда видел только плохое?
На самом деле, парни интересовали Катю постольку, поскольку сами проявляли к ней интерес, и до прихода новеньких виделись ей недоумками. Она сама удивилась, как легко сблизилась с Сашкой и Борькой Окишиным. Это были два друга «не разлей вода», и Катя обрадовалась и не слишком удивилась, когда, свернув в переулок, ведущий к школе, увидела их бегущими ей навстречу.
Слёзы к тому времени успели высохнуть, но на всякий случай она протёрла глаза руками и улыбнулась как можно более беззаботно.
– Ты позже не могла?
– Мы уже все глаза проглядели! – хором начали мальчишки и рассмеялись, смущённые единодушием, которое в данном случае лишь подтверждало правило.
– И вам здравствуйте!
– Намёк понят! – Хихикнув, Борис толкнул Сашку в бок локтем, потом приложил руку к груди и склонил голову в поклоне. – Здравствуйте, Катерина Павловна.
Катя поморщилась. Собственное отчество после всего услышанного резануло слух острой бритвой. Катериной Надеждовной, по имени мамы, нравилось ей куда больше. Жаль, закон в этом вопросе стоял на стороне отцов. А вот фамилию – Катя узнала об этом совершенно случайно – разрешалось придумать и поменять при получении паспорта. Она, тайком от всех, всё чаще подумывала о том, чтоб взять мамину.
