Но Вик повел себя странно.
– Нет, – сказал он. – Давай в другой раз. Мне пора возвращаться в лагерь.
– Никуда ты не пойдешь, – сказал я. – Устроим вечеринку. Герман разрешит. А я еще ему расскажу про тебя… как ты меня вытащил… так он для тебя все сделает.
– Не надо, – сказал Вик. – Не надо ему об этом знать.
– Что за хрень? Ты его боишься?
Он усмехнулся.
– Я никого не боюсь. Но лучше не рассказывай ему ничего.
– Да что такого случится, Вик?
– Случится то, что он запрет тебя в доме. Будет следить за каждым шагом.
– Но ты же снова меня вытащишь? – сказал я.
Здесь Вик рассмеялся.
Когда вдали послышался шум мотора, он вскочил на ноги. Пожал мне руку. И исчез. Клянусь, в эту минуту мне стало так грустно, как уже давно не бывало.
Красный грузовичок свернул с дороги, ловко проскользнул между соснами и тормознул в десяти шагах от меня.
– Ну, что случилось? – спросил Герман, выбираясь из кабины. Он был бодр и весел, как всегда. Только взгляд был внимательный. Озабоченный.
– Пустяки, – сказал я.
– Пустяки – это хорошо. Ссадины, царапины – еще лучше. У меня с собой сыворотка от столбняка… Но ответь мне на главный вопрос, пожалуйста.
– На какой?
Дед принял самый суровый вид:
– Скажи, купил ли ты пиво в супермаркете?
Герман
«Хватит ли у нас пороху?»
Внук мирно спал у себя на чердаке. Ничего он себе не переломал, даже фельдшера не пришлось вызывать. Был он частично перевязан, облеплен пластырями и слегка наказан за самокат (обошлось без порки). И то сказать, ищи теперь обломки по всему оврагу. Ладно, решил Герман. Это подождет до завтра.
Ближе к ночи вдруг заехали полицейские со станции – Михалок и Сапегин. Постояли, поговорили. Оказывается, продавец в деревне попросил их проверить, добрался ли Серега до дому со своей дорогой покупкой. «Как бы чего не вышло», – сказал продавец. Вот они и заглянули к Герману после конца смены.
Герман угостил их пивом. И заверил, что все в полном порядке.
Но кое-что было не так. И это Германа беспокоило.
В полночь Герман сидел за столом, и на душе у него было тяжело. Тускло светила старомодная желтая лампа. Ворон Карл, стуча когтями, расхаживал между кружек, и вид у него тоже был озабоченный.
– Я не уверен, – сказал ему Герман. – Я весь в сомнениях, Карл. Парень еще не готов.
Карл не отвечал.
– У него ветер в голове, – сказал Герман. – А теперь еще и легкое сотрясение там же. Разве я был таким? А, Карл? Хорошо, ты не помнишь. Ты сам тогда был дурак и ветрогон.
Карл глянул на него веселым черным глазом.
– Впрочем, он молчал, – сказал Герман. – Не жаловался. Ногу сам себе перевязал, да еще таким крепким узлом. А ведь городской. И где только научился? Неужели в скаутском лагере?
Ворон энергично повертел головой, всем видом показывая, что уж он-то никак не может этого знать.
– Что-то ты темнишь, старый хитрец, – усмехнулся Герман. – Что-то ты недоговариваешь. Ну да бог с тобой.
Он тяжело поднялся. Раскрыл окно. Отсыревшая рама подалась не сразу. Опершись на подоконник, поглядел в темноту.
Там, далеко, за изгородью, клубился туман.
– Волна снова поднимается, – сказал Герман. – Они чувствуют. Они его видели, Карл. Заметили. Они знают, кто он такой.
Ворон тоже смотрел в окно. Он нервно топорщил перья, будто уже озяб от сквозняка.
– Не волнуйся, – сказал Герман. – Они его не тронут. Уж я об этом позабочусь.
Громадная серая бабочка трепетала под потолком, на границе света и тени. Герман посмотрел на нее с неудовольствием.
