– Мне же не предоставили право выбора факультативного писателя, – заметила Кэссиди, – и насколько я понимаю, вам хочется, чтобы я воспользовалась преимуществами этого знаменитого семинара для выпускного класса.
– Разумеется, хочется, – не слишком убедительно подтвердила мама.
– К тому же мне интересно, как можно использовать журналистские приемы для написания креативной документальной или научно-популярной литературы, – добавила девушка, считая, что нечто вроде этого они предпочли бы услышать.
Папа взял свою кружку с кофе и промокнул салфеткой оставленный ею мокрый кружок.
– Полагаю, он не станет преподавать вам «креативную» часть.
Он прав. Мистера Келли интересовали факты и ничего кроме фактов. «Но это не значит, что нельзя описывать фактические материалы, пользуясь приемами литературного творчества», – подумала Кэссиди.
Для начала им предстоит собрать как можно больше фактических сведений. Мистер Келли уже предложил начать копать: «Среди вас есть те, чьи родители тоже учились в Гленлейке. Учитывая известный нам временной период, возможно, что кто-то из них знал покойного». Вот она и копнула…
– Кстати, вы знали Далласа Уокера?
Сначала родители переглянулись. Быстро переглянулись, но все равно… странно. Потом оба кивнули, но мама ответила первой:
– Да. Я посещала его поэтический курс, когда он пропал.
– А мне удалось избежать его писательских занятий, зато я посещал бильярдный клуб. Мы играли в пул, – добавил папа.
– Пул? Как в…
– Такой лузный бильярд. Восемь шаров, девять шаров и ротация. Уокера не интересовали традиционные виды спорта, поэтому он основал так называемый бильярдный клуб «Меткий кий».
– Твой папа не особенно любил его, – заметила мама, отведя взгляд в сторону.
– Я считал его выпендрежником, – возразил папа, – хотя, по-моему, так воспринимает своих учителей большинство подростков.
Он выглядел почти рассерженным, что было не менее странно, чем мамино похмелье. Они никогда не ссорились… по крайней мере, при посторонних. Иногда показывали свои разногласия перед ней или двойняшками, говоря: «У нас с вашей мамой разные мнения» или «У нас с вашим отцом разошлись мнения», – однако это касалось каких-то пустяков, типа карманных денег или времени ложиться спать.
С социологической точки зрения эта тема была завораживающе увлекательной, однако Кэссиди вдруг осознала, что нужно разрядить обстановку.
– Ну, лично я не отношусь к этому большинству, – шутливо заметила она. – По-моему, все они заслуживают моего глубочайшего восхищения и уважения.
Оба посмеялись над ее замечанием.
– А вы знали, что он умер? – копнула она глубже.
На сей раз родители не стали переглядываться. Никто из них не покачал головой. Мама уставилась в стол, окончательно потеряв интерес к еде.
– Я ничего не слышала о нем до вчерашнего вечера.
Первогодка, болтавшая с кем-то по мобильнику – ей еще предстояло узнать, что это грубое нарушение школьных правил, – прошла мимо, рассказывая о своем путешествии, по обеденному залу и, поймав на мгновение их столик в объектив камеры, добавила:
– А вот счастливая семья за завтраком!
Мама и папа вежливо помахали руками мелкому личику на дисплее мобильника нарушительницы, а Кэссиди хмуро взирала на нее, пока та не удалилась.
– У вас есть какие-нибудь большие проекты по другим предметам? – спросил папа. Теперь он предпочел сменить тему.
– Конечно. Математик предложил попытаться доказать, что Эйнштейн ошибался. Папа! Это серьезно. Если вы впервые услышали об этом, то, наверное, сейчас испытываете страшное замешательство.
