Они стояли под душем, обнявшись. Андрей ничего не видел, и не ощущал, думая о том, что произошло, и как себя дальше вести. Не будучи ханжой, он все-таки считал, что девушка, расставаясь с невинностью, должна обставить это как-нибудь иначе. Все вокруг казалось зыбким и расплывчатым, как их отражение в запотевшем зеркале, которое она разглядывала.
– Какой ты красивый.
– И это всё? – спросил он, целуя её влажные волосы.
Тут он заметил шрамы на её левом предплечье и спросил, что это такое. Она ответила после долгой паузы, избегая встретиться с ним взглядом:
– У меня был период ужасного отчаяния. Мне было реально плохо. Даже не знаю, как объяснить… Короче, спроси меня потом об этом.
…Ночь была на исходе, полоска на востоке чуть посветлела, а они все не могли наговориться. Маша рассказывала о себе сумбурно, сбивчиво. Она была обижена на свою семью. Старшую сестру всегда считали более красивой, её больше любили и больше старались для неё. И она капризная, испорченная девка. Именно благодаря ей Маша страдала от депрессий. И благодаря старшей сестре софизм «жизнь – предельно тоскливая штука» проник в сознание Маши гораздо раньше, чем у её сверстников. Она себя считала существом отсталым, неудачливым, обреченным прожить тусклую, тяжелую жизнь.
– Мне еще надо заехать домой, погладить халат, взять учебники, – опомнилась она, обрывая разговор на полуслове.
И выскользнула из-под одеяла. Мгновение она стояла, застыв в свободной позе – восхитительная, как радуга, разорвавшая сетку дождя. Потом начала собирать вещи по комнатам.
Рассвет надвигался стремительно. Уже было светло, когда она, одевшись, стала приводить себя в порядок перед зеркалом. Андрей вызвал такси, вместе с Машей спустился вниз. Расплатившись с шофером сразу, спросил её:
– Когда мы увидимся?
– Ты этого реально хочешь? – переспросила она, приглаживая его взъерошенные волосы. – Или так спросил, для приличия?
– Ты разве сама не чувствуешь?
– Да, что-то есть. Ты с кем-нибудь встречаешься?
– Нет.
– Обманываешь, – недоверчиво сказала она, внимательно посмотрев ему в глаза.
– Нет, – ответил он открыто, – у меня была несчастная любовь, – в школе. Потом я сам был объектом страсти, – тоже не получилось.
Простодушно рассмеявшись, Маша толкнула его в плечо:
– Ничего, какие твои годы! Вернутся обе!
– Не вернутся, они уехали: одна в Москву, другая – во Владивосток.
Спохватившись, он добавил:
– А вообще, – зачем они мне?! У меня есть ты!
Маша вскинула брови:
– Неужели?!
Помолчав, она задумчиво спросила:
– И я могу называть тебя своим парнем?
– Только если перестанешь называть меня «красивым».
* * *
Отношения «встречался парень с девушкой», которые определяются как «лучшая пора в любви», продолжались чуть больше года. Слияние их существ совершалось в особом мире, где другие человеческие связи не имели значения. Ничего вокруг не было, они плыли в мягком, медлительном гуле любви.
Маша первой сняла розовые очки. Появились «другие человеческие связи». Андрей узнал, что она была замечена с Михаилом, и предъявил ей это. Она ответила, что это всего-навсего «друг», и ничего, кроме «дружбы», быть у них не может. Андрей терпеливо начал объяснять, что дружат только геи, все остальные воспринимают общение с девушкой как прелюдию к сексу. Ничего не помогло, даже напоминание истории знакомства. Она сказала, что «Михаил всё понял, ему нужно просто общение». «А тебе что от него нужно?» – спросил он, и получил ответ: – «Мы просто пересеклись и поговорили, что тут такого?»
