Темный разум - страница 22



: она меня по любому «задушит» через месяц. Самый максимум – через полтора.

Всё, memento mori. А ведь, блин, жизнь только начала налаживаться. Я успел более-менее закончить ВУЗ, устроиться на хорошую работу, жениться. У меня даже скоро будет ребёнок. Хотя, нет. Я не успею. У моей жены будет ребёнок.

Вот как ей сказать? А что сказать родителям? Мама, поди, разрыдается. А бабушке? Нет, им-то точно нельзя. Иначе, не дай Бог, их инфаркт будет на моей совести.

За этими размышлениями меня застал врач.

– Значит, смотри, – начал он по-свойски, – если будет голова болеть, вот эти витаминьчики попей.

Доктор подчеркнул строчку на бумаге.

– Если будет плохо. Прям, туши свет, на скорую, и к нам.

Я, молча, кивнул. Сомневаюсь, что я его слышал.

– Ну, а через год, – он слегка запнулся, – если всё будет хорошо: приедешь, сделаем ещё один снимочек.

– Как может всё быть хорошо? – я был на грани истерики.

Пальцы сами набрали номер отца. Гудок, второй, третий…

– Алло…

– Пап, привет, – как я ни старался, мой голос оставался взволнованным.

– Что-то случилось, Мишкин?

– Да чего-то на душе тяжко, – соврал я.

– Сходи к батюшке.

– Думаешь?

– Уверен.

– Ладно, спасибо, пап.

– Давай, будь здоров.

Отец был, по привычке, лаконичен.


***


– Отче, я, – начал было я, когда храм опустел.

– Не волнуйся. – Глаза священника лучились уверенностью и желанием помочь.

– В общем, я умираю. Мне жить месяц-полтора.

– Ну, какой быстрый. Это, поди, не нам с тобой решать, – улыбнулся батюшка.

– Вы думаете, врач ошибся? Или соврал? – я ухватился за его слова, как за спасительную соломинку.

– Нет. Просто, не решай за Него, – батюшка поднял палец в потолок храма. – Всё может кончиться, или продолжится далеко не так, как ты себе напридумывал.

– Но, мне страшно, – я не стал лукавить и юлить.

– Твой страх понятен.

– А что же мне делать? – голос невольно дрогнул.

– Для начала, давай-ка ты придёшь на исповедь, как полагается. Три денька попостишься, почитаешь Каноны, в субботу вечером на службу, ну, а утром, естественно, не кушамши, на исповедь да на Литургию.

Я сидел и только кивал.

– Вот и славно. А там посмотрим. Ну, ступай. Ступай.

И священник благословил меня перед уходом.

Ни жене, ни отцу, ни, тем более, маме с бабушками я ничего не сказал. На расспросы домашних ссылался на проблемы на работе, которые были. Так что я не врал. Просто берёг их своим молчанием. Хотя в глубине души понимал, что будь я на их месте, то такие вещи про родного человека хотел бы знать.

С тяжелым сердцем я дожил до утра воскресенья. По приходу в церковь, я встал в сторонке. Когда же началась исповедь, я не смог удержаться и разрыдался. Я давился собственными соплями, понимая, сколько дерьма я сделал, и как мало осталось времени, чтобы за это извиниться и исправиться.

Священник, как добрый дедушка, выслушал, не перебивая. Потом забрал бумажку с написанными мною грехами, и пока её рвал, произнёс:

– Всё образуется.

Я склонил голову, и батюшка произнёс надо мной чин отпущения грехов. И когда он закончил, я вдруг ясно понял, что мне делать дальше. Я всё осознал, и сердце успокоилось.

После Литургии из храма вышел уже совсем другой человек.

– И пусть. Неважно, сколько мне осталось, главное не ныть, а продолжать жить. Для того, чтобы успеть сделать многое. Для того, чтобы моим любимым и родным жилось хорошо, и…


***


…Я проснулся. Всё это было сном.

– М-да, приснится же такое.