– В-в-витька. Ты чего это? Ты как это?
– Ты всё равно не поверишь, – усмехнулся в ответ старый друг.
– Я теперь всему поверю, – выдохнул я. И, совладав с дрожью в пальцах, налил себе стакан чая. – Будешь?
Витя в ответ громко захохотал.
– А ты, блин, ничуть не изменился, – сказал мой гость, закончив смеяться. – Я же душа теперь, понимаешь?
– Призрак? – неуместно и глупо уточнил я.
– Называй, как хочешь. – Мне показалось, что Виктор даже слегка обиделся. – А я к тебе поговорить пришёл.
– О чём? – Скоростью сообразительности в этот момент я явно не отличался.
– О чём хочешь. Правда, у меня времени всего ничего – только до рассвета.
– Так, когда ты… – Тут я осёкся, отказываясь произносить то очевидное, и от того ещё более жуткое слово. – Когда?
– Позавчера.
Ветер настойчиво напоминал о неукоснительном следовании правилу беседы с душой – рассвет должен был наступить чуть менее чем через полтора часа.
– Витька, Витёк, дружище, ты меня прости, что я…
– Нет, дай я скажу, – вдруг спокойно перебил меня призрак. – Это всё… знаешь, это даже в чём-то забавно. Я же смог через столько лет найти твой адрес. О, ты даже не представляешь, как это было непросто. Только не перебивай меня! Не откладывая в долгий ящик решение, вечером же купил билет на утренний самолёт Москва – Новосибирск. И утро выдалось прекрасным: солнышко яркое, небо ясное, воздух свежий с лёгкой морозцой… В общем, не долетел мой Аэробус, как ты уже успел заметить. Мы рухнули прямо на Уральский хребет. Ну-ну, не надо, не смотри на меня так! Смерть моя была без мучений – почти мгновенной. Никто не выжил из пассажиров и экипажа, к слову.
Тут мой друг замолчал. И эта тишина давала понять, что не стоит её ни под каким предлогом нарушать. Мы просто сидели и пили чай. Точнее я пил. После продолжительной паузы, Витя заговорил снова, но голос сильно изменился. Как будто в этот момент мой закадычный товарищ говорил со мной из подвала или глубокого колодца. И столько тоски было в этом голосе, что моё сердце тоже стало потихонечку опускаться на дно холодной ямы грусти.
– Зачем я вообще решил к тебе полететь? Эх… – Витя ещё на несколько минут замолчал. – А знаешь, что самое противное? Знаешь? Теперь я знаю, сколько стоит моя жизнь! Или нет, не так. Я знаю, сколько теперь стоит моя собственная смерть, потому что я сам себе её купил, представляешь? – Тут плечи души затряслись, и она разразилась приступом громкого истерического хохота. И смех этот был жуток – как будто сама старуха с косой решила похохотать с нами.
Внезапно смех моего собеседника резко сменился истерическими выкриками:
– Зачем?! Какого рожна?! – С каждым криком голос Вити делался немного отдалённее и слегка тише.
Потом истерика сменилась плачем. Легким и едва заметным. Рассвет уже был где-то совсем близко, когда Виктор сказал, всхлипывая:
– А ведь я так хотел жить…. Понимаешь? Просто-напросто, хотел жить…
Не зная, что ответить, я молча допивал уже остывший чай. Мне показалось, что что бы я сейчас ни произнёс – всё это будет глупо, фальшиво и неуместно. И я молчал. Молчал до тех пор, пока ветер не завыл пронзительно и тоскливо.
– Кажется… мне пора, – сказал мой друг, становясь всё слабее и слабее различимым на фоне светлеющего неба.
– Подожди, – вдруг опомнился я. – Ты же ещё ко мне придёшь?
– Нет, дружище. Мне нельзя, – грустно ответил Витёк. – Прощай.
Солнце показало самый-самый свой краешек над дальними домами, а Витя уже почти стал невидимым. И продолжал растворяться в пропитанном влагой и озоном воздухе. Витя улыбался мне, но теперь в этой улыбке не было ни грусти, ни тоски. А… не знаю… Надежда, что ли.
