Читать онлайн Андрей Горянов - Тень Феникса

Пролог

В столице нет, наверное, ни единого окна, выполненного местными мастерами. Все стёкла и зеркала в Стаферос привозят из далёких пустынь юга, раскапывая руины городов погибшей некогда цивилизаций. Их привозят оттуда, где на горизонте можно увидеть стену великой тьмы. Говорят, древние строили свои города из того стекла, которым мы ныне пользуемся. Неудивительно, что наследие их было навеки похоронено в песках, ведь что, в конце концов, может противопоставить какой-то расплавленный песок доброму железу?

Антоний Струла, Жизнеописание престольного града.

Сиятельный Стаферос раскинулся, казалось, от горизонта до горизонта. Столица Шестой империи, выдерживающая натиск жадных до власти соседей уже более двух сотен лет. Древний Клемнос пал по одной простой причине: его зодчие слишком много сил вложили в красоту дворцов, великолепие парков, уют терм, обилие форумов и простор мощеных улиц. На его ошибках выросла новая столица, вместо пышности имперских шелков облачившаяся в вороненую сталь доспехов, опоясавшаяся тремя рядами могучих стен, призванных остановить любое воинство, решившее посягнуть на этот лакомый кусочек. Воды Алтума, второй по значимости судоходной реки империи, прорезавшие город на две неравные части, немного дальше разливались в огромное и глубоководное озеро, простирающееся на многие дни пути, вдоль побережья которого непрестанно курсировала боевая эскадра огненосных дромонов.

В центре города – холм, на котором расположился императорский дворцовый комплекс. Вокруг – последняя линия обороны, представляющая собой бастионы высотой тридцать футов, снабженные десятками башен-крепостей, каждая из которых сама по себе представляет внушительную угрозу для тех, кто решится осадить город. За стенами – Храмовые холмы, застроенные резиденциями самых влиятельных и богатых родов империи, блистательные соборы и парки, лучшие театры, библиотеки и арены, также огражденные от всего мира еще одной линией обороны. В низинах уютно расположились купеческие кварталы, торговые площади, дома ученых и деятелей искусства, большой Альпиев цирк и огромное количество таверн, стабул, трактиров и питейных заведений, которыми так славится это место.

Обособленно держится район фабрик и мастерских, в котором перерабатывается сырье, добываемое в провинциях, и производится абсолютно всё необходимое для благополучного существования столичного града, начиная с сандалий и позолотой для ночных горшков. Сотни и тысячи кожевников, гончаров, кузнецов, литейщиков, корзинщиков, мыловаров и еще многих и многих мастеров ежедневно создают такое количество грязи и копоти, что, не рассчитай зодчие Стафероса местную розу ветров до начала строительства городского комплекса, остальные кварталы неизбежно задохнулись бы в накрывшей их пелене черного тумана. Здесь бьётся стальное сердце империи, в горнах которого рождались лучшие мечи, щиты и доспехи для снабжения непрестанно воюющих на севере, юге, востоке и западе легионов.

Вне этого небольшого мирка, население которого составляло едва ли пятую часть всего Стафероса, обитало еще четыреста тысяч человек. Стены, их защищающие, были хотя и не так высоки, зато обладали весьма внушительной протяженностью. Еще одним крепким орешком, на который неизбежно наткнулись бы вероятные противники, стала крепость капитула ордена Антартеса. Громада из красноватого гранита возвышается, кажется, даже над цитаделью императора и неизменно внушает благоговейный страх жителям столицы. Мало кто посвящен в тайны, спрятанные в темных подвалах замка, и оттого слухи то о хранящихся в нем несметных сокровищах ордена, то о пыточных подвалах, где денно и нощно из еретиков раскаленными прутами выжигают скверну, прочно обосновались в головах горожан. Впрочем, последнее даже было достаточно близко к истине, поскольку в своих методах святые братья себя никогда не ограничивали, стараясь во что бы то ни стало не допустить распада некогда единой, а теперь уже изрядно поредевшей паствы бога-Феникса. Здесь же обитает Великий магистр ордена и все приближенные к нему члены малого совета, и именно отсюда во все прочие капитулы империи расходятся его высочайшие приказы и повеления.

Вот здесь, в этом городе роскоши и богатства, центре мировой торговли и дипломатии, священной столице и вотчине покровителя государства начинается история, конец которой можно найти лишь за много поприщ отсюда в далеких и холодных лесах Ауреваля. Солнце встает над империей, и начинается новый день. Далек еще тот миг, когда стальные легионы Ахвила придут на живописные мощеные белым камнем улицы Стафероса, неся с собой огонь и смерть. Здесь цветение жизни еще только набирает свою силу, распускаясь подобно яблоневому цвету в царском саду. Но плоды ее, однако же, не сулят этому миру ничего хорошего.

Глава 1

Времена рассвета ордена давно прошли, ныне здесь всем правит одно только золото.

Некий разочаровавшийся в своём обете монах.

Я открыл глаза, уставившись в украшенный незатейливой мозаикой потолок. Сон тут же выветрился из моей головы, будто его и не было, исчез быстрее тумана под палящими лучами утреннего солнца. За всю жизнь я так и не смог выудить из своей памяти хоть что-то внятное, оставшееся от ночного отдыха, кроме неясного послевкусия или странного осадка в душе. Пытаясь удержать воспоминания, я походил на страдающего от жажды человека посреди пустыни, который старается удержать пролившуюся на песок воду: руки ощущают прикосновение влаги, но во рту всё так же сухо.

Под раскрытым окном шумят на легком ветру старые пальмы. Жесткие и острые листья их пытаются проникнуть внутрь дома в тщетной попытке скрыться от раскаленного летнего солнца. От жары я становлюсь вялым и плохо соображаю, и потому барабанный стук в дверь не сразу доходит до меня. Единственный слуга, престарелый Грев, бывший пехотинец карательного корпуса, инвалид, уволенный из рядов ордена и пристроенный на эту непыльную работу, наверняка нашел себе место где-нибудь в саду и спит в тени, налакавшись молодого вина. С трудом мне удалось подняться на ноги и заставить себя стоять прямо. По крайней мере, у молодости есть одно неоспоримое преимущество: лет через десять такое количество выпитого свалит меня с ног не на несколько часов, а на несколько дней. Сейчас же я чувствовал себя вполне приемлемо, если не считать спирающего грудь жара из-за окна.

Вообще-то братьям ордена строжайше запрещалось употреблять любые хмельные напитки, но у меня, как и у многих других отпрысков благородных семей, состоящих на службе в святом воинстве, имелись свои привилегии. Пожалуй, даже собственный, хоть и небольшой дом уже был тем излишеством, за которым добропорядочному верующему положены определенные санкции в загробном мире, однако в нынешние времена подобная практика стала в порядке вещей. Многие влиятельные люди пытались добраться до власти всеми возможными способами, в том числе устраивая своих детей на определенные должности в ордене. Фактически, такие как я оставались светскими братьями, и потому никакого особого контроля со стороны клириков, занимающихся насаждением среди святой братии законов божиих, конечно же, не было. И потому, накинув легкую тунику, и напившись из кувшина с неприятно теплой водой, я, мысленно проклиная ленивого Грева, неспешно спустился на первый этаж к парадному входу, куда неизвестные (или неизвестный) не прекращали ломиться.

– День добрый, кир Маркус.

На пороге стоял послушник, одетый в грубо сшитую, больше похожую на мешок, тунику, подпоясанную расшитым незамысловатыми узорами отрезом ткани. Лицо худое и изможденное, глаза смотрят в пол, пытаясь не задерживаться ни на чем дольше пары секунд. Самый распространенный тип послушников, вышедший из многочисленных беспризорников, оставшихся на улицах от последних волн беженцев с севера, разорённого войной лет десять назад.

– И тебе здравствуй, – превозмогая недомогание, улыбнулся я, чем вызвал сильное смятение у визитера, не знающего, куда себя деть.

– Кир Трифон велел разыскать тебя и попросить срочно прибыть в капитул в его кабинет. А если… если ты, кир, по словам кира Трифона… не прибудешь так скоро, как он на это рассчитывает, то он велел передать, чтобы ты прибыл на площадь Аурена к дому кира Эммера…

Послушник так разнервничался, что мне даже стало немного жаль бедолагу. Естественно, он как мог, постарался смягчить послание не слишком скупого на выражения Трифона, однако даже в таком виде оно не предвещало ничего хорошего. Старший дознаватель был тем человеком, который, как говорится, вышел из низов, продравшись через тернии к тепленькому местечку в кабинете подальше от грязной работы. Никогда бы не подумал, что человек может быть настолько беспричинно злым и жестоким, пока не оказался под его прямой юрисдикцией, и потому сейчас моё сердце невольно ушло в пятки, как и у стоящего передо мной послушника. Впрочем, ему приходилось еще хуже: он боялся не только старшего дознавателя, но еще и представителя светского братства в моём лице. У меня, конечно, и в мыслях не было устраивать послушнику сцену за столь «раннее» пробуждение и беспокойство, но тот явно опасался худшего, привыкший к наказаниям за любой проступок.

– Хорошо, ступай. Я постараюсь не испытывать его терпение и поскорее отправлюсь в капитул.

– Боюсь, кир, тебе стоит сразу отправиться на площадь Аурена, – виновато хлопнув глазами, послушник даже отступил на полшага, – я здесь уже более часа стою, после того, как твой слуга отказался пускать меня на порог.

Я выругался в сердцах и трижды проклял тот день, когда согласился впустить в свой дом Грева. По правилам, мне не полагалось больше одного слуги, и к тому же выбирать можно было только из тех, на кого простиралось попечительство ордена, однако выбор мой, из всех прочих вариантов, оказался крайне неудачным.

– Тогда я туда и отправлюсь, – с трудом вернув лицу спокойное выражение, я захлопнул перед послушником дверь, оставив несчастного в расстроенных чувствах.

Времени у меня не оставалось, и потому тратить его на поиски нерадивого слуги я не стал. Быстро умывшись и сменив домашнюю тунику на более просторную, с золотым шитьем, опоясавшись кожаной перевязью с мечом, я вышел на улицу. Разгуливать по мостовым Стафероса пешком не слишком приличествовало положению, но площадь Аурена, на которой находился искомый дом, находилась всего в нескольких кварталах от дома. Тратить время на седлание Хлыста, а тем более, на ожидание паланкина, в данный момент смерти подобно. Знать бы только, зачем я понадобился Трифону, больше жизни ненавидевшему опоздания. Само собой, не будь я из рода Кемман, не видать мне нынешней должности как своих ушей, и это в лучшем случае. Но даже с учетом моего положения ласковых слов от старшего дознавателя ждать не стоит.

На раскаленных улицах ни души. Редкие в этих местах деревья, казалось, пригнулись к земле, не в силах выдержать гнет небесного светила, и только ветер, горячий и въедливый, непрестанно, но всё равно как-то лениво клевал их, будто падальщик умирающего буйвола. Мостовая исходила полуденным жаром, плавясь как олово в печи, и я будто бы чувствовал его даже сквозь толстые подошвы сандалий. За свои шестнадцать лет я еще ни разу не наблюдал такой жаркой погоды, и чувствовал себя соответствующе. Казалось, сам Антартес решил выжечь империю до тла и превратить ее в пустыню, какую мне доводилось некогда наблюдать далеко на юге в землях халифата Солдрейна. С наступлением жары город будто замер, уснул, накрытый одеялом из спертого воздуха, скорчился подобно иссохшему мертвецу. Последние два месяца я занимался лишь тем, что лежал на голых простынях, вечерами принимая гостей и сам изредка выбираясь на прогулки. Кроме вина в этом удушливом мире не осталось развлечений, и потому мы заливались им до самого горлышка, разбавляя его ледяной водой из подземных источников и льдом, ставшим теперь на вес золота. Жара выматывала и доводила до исступления, и даже ночью от нее не было спасения. Шумные прежде пиры превратились в собрания растянувшихся на мраморных полах тел, жаждущих лишь одного: прохлады. И потому нынешняя незапланированная прогулка вызывала во мне смешанные чувства. С одной стороны я был рад занять себя хоть чем-нибудь, но с другой – невыносимая жара и предстоящая встреча с Трифоном сказывались неприятным напряжением где-то в груди. Я был весь на взводе и чувство это, пожалуй, вовсе не было чем-то приятным.