Тень и Коготь - страница 16

Все это – к тому, что их взаимосвязь со зверями почти такова же, как наша – с клиентами. Надо заметить, как далеко ни уходил я от нашей башни, все, сколько их ни есть, ремесленные сообщества повторяют устройство нашей гильдии, словно зеркала Отца Инире в Обители Абсолюта, что отражаются одно в другом. Выходит, все они – такие же, как и мы, палачи. У нас – клиенты, у охотника – дичь, у купца – покупатель, у солдата – враги Содружества, у правителя – подданные, у женщин – мужчины… Все любят то, что разрушают.

Прошла неделя с того дня, как я принес Трискеля в башню, и, спустившись к нему в очередной раз, я нашел лишь следы его лап в иле. Я пошел по следам. Если бы он добрался до лестницы, один из дежурных подмастерьев наверняка упомянул бы о нем. Вскоре след привел меня к двери, за которой оказалась прорва темных и совершенно незнакомых мне коридоров. В темноте я не мог разглядеть следов, но все равно шел вперед, надеясь, что пес учует мой запах в застоявшемся воздухе и придет ко мне.

А потом я уже заблудился и продолжал идти вперед только потому, что не знал, как вернуться назад.

Насколько древни эти подземелья, возможности выяснить я не имел. Подозреваю лишь (сам не знаю отчего), что древностью они превосходят саму Цитадель. Последняя принадлежит к концу той эпохи, когда в нас еще жило стремление к чужим звездам, хотя практика полетов к ним угасала, точно очаг, в который забыли подкинуть дров. От этой эпохи, за давностью лет, не сохранилось ни единого имени, однако мы еще помним ее. А предваряли ее, должно быть, другие, полностью забытые времена – времена стремления уйти под землю, эпоха сумрачных, тесных коридоров.

Как бы там ни было, в этих коридорах мне сделалось страшно. Я пустился бегом, порой натыкаясь на стены; наконец увидел впереди пятнышко бледного дневного света и вскоре выбрался наружу сквозь отверстие, в которое едва-едва протиснул голову и плечи.

Оказавшись на свободе, я увидел, что выход привел меня на обледенелый пьедестал одного из тех древних многогранных циферблатов, каждая из многочисленных граней которых означает свой час. Потолок туннеля под ним просел от времени, и циферблат накренился так, словно сам сделался гномоном, тень коего вычерчивала течение короткого зимнего дня на белом, ровном снегу…

Летом здесь явно был сад, но не такой, как у нас в некрополе, с полудикими деревьями и лужайками на пологом склоне. Здесь в кратерах, расставленных на мозаичной мостовой, цвели розы, а вдоль стен, огораживавших двор, стояли скульптуры, изображавшие зверей, смотревших в сторону солнечных часов. Здесь были неуклюжие барилямбды; цари зверей арктотеры; глиптодоны; смилодоны с клыками-глефами… Все статуи припорошил снег. Я огляделся в поисках следов Трискеля, но обнаружил, что пес сюда не забегал.

В стенах, ограждавших двор, имелись узкие, высокие окна, но за ними не было видно ни света, ни движения. Над стенами со всех сторон высились островерхие башни – значит, я не вышел из Цитадели, а, наоборот, забрался в самое ее сердце, где никогда прежде не бывал.

Трясясь от холода, я подошел к ближайшей двери и постучал. Было ясно, что в туннелях я могу бродить вечно, но так и не найду еще одного выхода наверх. В крайнем случае лучше разбить одно из окон, чем снова спускаться под землю…

Изнутри, сколько я ни стучал, не доносилось ни звука.

Пожалуй, ощущение того, что за тобой наблюдают, невозможно описать. Некоторые говорят, что при этом волосы на затылке встают дыбом либо кажется, будто где-то рядом парят в воздухе чьи-то глаза, но со мной так не бывало ни разу. Было что-то наподобие беспричинного смущения вкупе с чувством, что нельзя оглядываться назад, так как реагировать на призывы беспочвенных предчувствий – глупо… Но оглянуться все же рано или поздно приходится, и я наконец оглянулся, испытывая смутное впечатление, будто кто-то вылез из дыры у основания солнечных часов следом за мной.