Взяв со столика поднос, она повернулась ко мне, точно поняла, что без посторонней помощи мне не разгадать тайны его содержимого.
– Вот это, зеленое, – лук-порей, шатлена, – сказал я. – Коричневые зернышки – чечевица. И хлеб.
– Шатлена? Зачем эти формальности, ведь ты – мой тюремщик и можешь называть меня как захочешь.
Теперь ее глубокие глаза просто лучились весельем.
– У меня нет желания оскорбить тебя, – сказал я. – Ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя по-другому?
– Зови меня Теклой – это мое имя. Титулы – для формального общения, имена – для неформального; наша встреча – как раз из неформальных… Хотя, когда придет время моей казни, все формальности будут соблюдены?
– Да, с экзультантами, как правило, поступают именно так.
– Тогда, надо думать, будет присутствовать экзарх – если только вы впустите его сюда – в пурпурной мантии. И еще некоторые – возможно, войт Эгино… Это на самом деле хлеб?
Она ткнула в кусок пальчиком – таким белым, что мне показалось, будто хлеб может испачкать его.
– Да, – ответил я. – Шатлене, конечно же, приходилось есть хлеб и раньше, не правда ли?
– Но не такой. – Взяв тонкий ломтик, она откусила немного. – Хотя и этот неплох. Ты говоришь, мне могут принести еду получше, если я попрошу?
– Думаю, да, шатлена.
– Текла. Я просила книги – два дня назад, когда меня привезли. Но не получила их.
– Они здесь, – сказал я. – Со мной.
Сбегав к Дроттову столу, я принес книги и просунул в кормушку самую маленькую.
– О, чудесно! А остальные?
– Еще три.
Книга в коричневом переплете тоже прошла сквозь кормушку. Но две другие – зеленая и фолио с гербом на обложке – оказались слишком широки.
– Позже Дротт откроет дверь и передаст их тебе, – сказал я тогда.
– А ты не можешь? Так ужасно – видеть их сквозь эту штуку и не иметь возможности даже дотронуться…
– Вообще-то мне не положено даже кормить тебя. Этим надлежит заниматься Дротту.
– Но все же ты передал мне еду. И, кроме того, это ты принес книги. Разве тебе не полагалось вручить их мне?
Я смог лишь неуверенно возразить, потому что, в принципе, она была права. Правила, запрещающие ученикам работать в темницах, направлены на предотвращение побегов; но ведь этой хрупкой, несмотря на высокий рост, женщине нипочем не одолеть меня, и, таким образом, беспрепятственно выйти наружу она не сможет. Я пошел к камере, где Дротт все еще приводил в чувство клиентку, пытавшуюся покончить с собой, и принес ключи.
Оказавшись в камере Теклы и закрыв за собой дверь, я обнаружил, что не в силах вымолвить ни слова. Я пристроил книги на столике, где из-за подсвечника, подноса и графина с водой почти не оставалось места, и остановился в ожидании. Я знал, что должен идти, но не мог сделать этого.
– Может быть, сядешь?
Я присел на кровать, предоставив ей стул.
– Будь мы в моих покоях в Обители Абсолюта, я смогла бы предложить тебе куда больший уют. К несчастью, в то время тебя туда не вызывали.
Я покачал головой.
– Сейчас мне нечем угостить тебя, кроме этого. Тебе нравится чечевица?
– Я не стану есть этого, шатлена. Скоро время моего ужина, а здесь вряд ли достаточно и для тебя одной.
– Действительно… – Взяв с подноса перышко лука, она, будто не совсем понимая, что с ним делать, проглотила его, как ярмарочный фигляр глотает гадюку. – А что дадут на ужин тебе?
– Лук-порей с чечевицей, хлеб и баранину.
– Ах, вот в чем разница – палачи получают еще и баранину… Как же тебя зовут, мастер палач?
