Примерно в середине утра я вновь услышал шаги и, подойдя к лестнице, увидел двоих катафрактов, анагноста, читающего молитвы, мастера Гюрло и молодую женщину. Мастер Гюрло спросил, имеется ли в ярусе свободная камера, и я принялся описывать пустующие.
– Тогда прими заключенную. Я за нее уже расписался.
Кивнув, я взял женщину за плечо; катафракты выпустили ее и четко, точно два сверкающих серебристым металлом механизма, развернувшись, удалились.
Судя по хорошему атласному платью (уже кое-где испачканному и порванному), женщина была оптиматой. Платье армигеты было бы скромнее, но дороже, а из классов победнее так одеваться не может позволить себе никто. Анагност хотел было последовать за нами, но мастер Гюрло не позволил. По лестнице сталью гремели шаги солдат.
– А когда меня…
В ее высоком голосе отчетливо слышался страх.
– …отведут в комнату для допросов?
Она вцепилась в мою руку, как будто я был ее отцом или возлюбленным.
– Меня в самом деле отведут туда?
– Да, госпожа.
– Откуда тебе знать?
– Туда попадают все, госпожа.
– Все? Разве никогда никого не выпускают?
– Изредка.
– Значит, могут выпустить и меня, ведь так?
Надежда в ее голосе напоминала расцветший в тени цветок.
– Возможно, но очень маловероятно.
– И ты даже не хочешь знать, что я такого сделала?
– Нет, – ответил я.
Случайно камера по соседству с Теклой была свободна; какое-то мгновение я размышлял, не поместить ли эту женщину туда. С одной стороны, у Теклы будет собеседница (через окошки в дверях при желании можно было переговариваться), с другой же – вопросы этой женщины и звук отпирающейся двери могут потревожить ее сон. Наконец я решил, что наличие компании компенсирует нарушение сна.
– Я была обручена с одним офицером и узнала, что он содержит какую-то шлюху. Он отказался бросить ее, и я наняла бандитов, чтобы подожгли ее хижину. Сгорела пуховая перина, кое-что из мебели да кое-какая одежда. Неужели это – такое уж преступление, за которое следует подвергать пыткам?
– Не могу знать, госпожа.
– Меня зовут Марселлина. А тебя?
Поворачивая ключ в замке, я размышлял, стоит ли ей отвечать. Текла, уже зашевелившаяся в своей камере, скажет ей в любом случае.
– Севериан, – сказал я.
– И ты зарабатываешь свой хлеб, ломая чужие кости. Хорошие, должно быть, тебе снятся сны!
Текла уже глядела сквозь окошко в своей двери. Глаза ее были огромны и глубоки, как два колодца.
– Кто это был с тобой, Севериан?
– Новая заключенная, шатлена.
– Женщина? Я слышала ее голос… Из Обители Абсолюта?
– Нет, шатлена.
Я не знал, когда им еще представится случай поглядеть друг на дружку, и потому подвел Марселлину к дверям камеры Теклы.
– Еще одна женщина… разве не удивительно? Сколько у вас здесь женщин, Севериан?
– На нашем ярусе сейчас восемь, шатлена.
– Можно подумать, что обычно бывает и больше!
– Нет, шатлена, их крайне редко бывает более четырех.
– И долго ли мне придется оставаться здесь? – спросила Марселлина.
– Нет, госпожа. Надолго задерживаются лишь немногие.
– Меня, видишь ли, вот-вот освободят, – с какой-то нездоровой серьезностью в голосе сказала Текла. – Севериан знает об этом.
Новая клиентка разглядывала Теклу с возрастающим интересом, насколько позволяло окошко.
– Тебя в самом деле освободят, шатлена?
– Он знает. Он отослал для меня письма – ведь так, Севериан? Пройдет несколько дней, и я распрощаюсь с ним. Он – в своем роде очень милый мальчуган.
