Тень Роксоланы - страница 4

Злобная улыбка изогнула губы Ибрагима, и Седат-ага, стоявший у двери, вздрогнул. Не хотел бы он, чтобы молодой султанский любимчик посмотрел на него с такой улыбкой. В ней не было ни капли веселья, а лишь ледяное дыхание смерти, которое краем зацепило ату, заставив его дрожать, как от холода.

– Вызови охрану, – приказал Ибрагим, и ага метнулся за дверь. – Я желаю отправиться на невольничий рынок.

Слухам необходимо положить конец. Султан недавно вступил на престол, и разные сплетни только ослабят его в то время, когда нужно собрать все силы для противостояния многочисленным врагам. Особенно нежелательно, чтобы такие слухи докатились до иностранных послов, которые, конечно, немедленно передадут их в Европу. А там только и ждут, когда покачнется Османская империя. И так при европейских дворах болтают, что Сулейман миролюбив, да и слишком молод, чтобы вести успешные войны. Они ошибаются, сравнивая Сулеймана с его отцом. Султан Селим был жесток и грозен, а в Сулеймане нет такой жестокости. Но он справедлив, а справедливость бывает куда как мощнее гнева. И результаты справедливых решений оказываются частенько куда более жестокими, чем тех, что приняты в простом порыве гнева. Жестокость Сулеймана – это жестокость самой справедливости, взвешенная, продуманная, чистая и холодная. Европейских монархов ожидает сюрприз. Напрасно они пребывают в убеждении, что для них настали мирные спокойные дни. Все изменится. Но это будет потом, потом… А пока нужно принять меры предосторожности.

Ибрагим Паргалы поднялся и направился к двери. Седат-ага следовал за ним неотступно, из переходов вынырнули еще охранники, присоединились к Седату, неслышно зашагали за хранителем султанских покоев. Ибрагим и бровью не повел в их сторону, стремясь к своей цели. Солнце, дробящееся в высоких стеклах стрельчатых окон Топкапы, казалось ему ликом султана, с нежностью и любовью глядящего на своего верного слугу.

Паруса, беременные ветром, весело гнали корабль вперед. Острый нос резво рассекал соленые волны, прогретые ярким солнцем. Матросы, весело стуча босыми пятками, деловито бегали по палубе, иногда осклабливаясь в сторону трюма – ветерок доносил оттуда женские голоса. Обидно, конечно, что нельзя даже одним глазком посмотреть на красавиц, но ведь они – подарок новому султану Османской империи от крымского хана, будущие обитательницы султанского гарема. А всем известно, что взгляд на султанскую наложницу лишает головы. Так что матросы предпочитали слушать голоса, смех и плач, долетавшие до них из трюма, а не подсматривать за капитаном и теми, кто носил красоткам еду и воду, в надежде увидеть хоть краешек женской одежды, мелькнувший в приоткрывшемся люке.

Капитан, довольный, поскреб пальцем жесткую бороду. Любит Аллах нового султана, ишь как разогнал корабль с подарками! Счастлив будет Сулейман! И удачлив, по всем приметам удачлив. А удача султана – это удача империи, каждому перепадет хоть по малому кусочку.

Взгляд капитана скользнул по трюмному люку, и вздох покачнул бороду, затуманил зрение. Третий день мысль не давала покоя, тревожила по ночам, вторгаясь в беспокойный сон. Приметил капитан девчонку, одну из тех, что везли в подарок султану. И хоть бы красавица, оно бы понятно. Но девчонка была так себе – тоща, нескладна, взлохмачена. Только в небольших глазках ее светилась веселая живость, движения были порывисты, и напоминала она капитану его первый корабль – не слишком красивый, но резвый и надежный.