– Да.
Ляля кивнула и повторила за Турецким:
– Да. И это хорошо. Потому что вы хороший человек, а это главное.
– С чего вы взяли, что я хороший?
Она улыбнулась:
– А я это вижу. У меня талант – я сразу вижу человека. Первое впечатление меня никогда не обманывает.
Турецкий нахмурился и сказал:
– Главное для следователя – профессионализм, а не душевные качества.
Но Ляля отрицательно покачала головой:
– Нет. В деле моего мужа это не главное. Я знаю… вы знаете… Господи, да все уже знают, что в нашей стране началась травля богатых людей. Какой-то дурак прозвал их олигархами, и это слово прицепилось. – Ляля задумчиво нахмурилась и нервно покусала губу. – Понимаете, Александр Борисович, – с усилием продолжила она, – для меня Геня не олигарх. Он – мой любимый мужчина. И пожалуй, самый лучший из всех людей, каких я когда-нибудь встречала. Но ведь это никого не интересует. Никого не интересует, сколько хорошего делает человек для своей страны. Для наших людей важно лишь то, что Геня богат. А значит, по определению, мерзавец и гад. – Ляля прищурилась. – Вы понимаете, о чем я говорю?
– Понимаю, – ответил Турецкий.
Глаза Ляли засияли.
– Поэтому я и говорю, что для Генриха… для нас с Генрихом сейчас самое важное, чтобы следствие вел хороший человек. Чтобы он относился к Генриху без предубеждения, как к простому человеку. Чтобы не старался изо всех сил посадить Геню в тюрьму. И не думал постоянно о том, что Геня – олигарх. Понимаете?
– Вполне, – кивнул Турецкий.
Ляля облегченно улыбнулась:
– Я вижу, что понимаете. Я отвечу на все ваши вопросы честно, потому что знаю, что только этим могу помочь Генриху.
– Удивительно правильный подход, – одобрил Турецкий. – Тогда я, пожалуй, нач…
– Кофе хотите? – неожиданно спросила Ляля.
– Кофе? М-м… Да, пожалуй, нет. Спасибо.
– Спиртное вам не предлагаю, потому что вы на работе, – сказала Ляля. – Но себе, с вашего разрешения, немного налью. – Ее ресницы дрогнули. – Вы ведь не возражаете?
– Да нет, – пожал плечами Турецкий.
– Вот и хорошо.
Ляля встала с дивана, прошла к бару, достала оттуда стакан и бутылку джина. Наполнила стакан наполовину и вернулась на диван со стаканом в руке. Заметив удивление и неудовольствие на лице Турецкого, она слегка покраснела и сказала извиняющимся голосом:
– Это помогает мне держаться. В последние дни я чувствую себя довольно скверно.
Турецкий вновь пожал плечами:
– Да ради бога, пейте. Вы же у себя дома.
– Спасибо, – сказала Ляля, подняла стакан и сделала большой глоток.
На щеках женщины появился румянец, губы покраснели, а карие, лучистые глаза засияли еще ярче. Она улыбнулась и сказала:
– Ну вот, мне и стало лучше. Теперь я готова говорить о Генрихе.
Ляля подняла руку и изящным движением откинула со лба густые рыжеватые волосы. Турецкий невольно залюбовался ею, она перехватила его взгляд и улыбнулась. Александр Борисович конфузливо покраснел.
– Ляля, – заговорил он, – а вы давно женаты?
– Восемь лет.
– Я слышал, что Риневич был свидетелем у вас на свадьбе?
Она кивнула:
– Да, это так.
– Он… дружил с вашим мужем?
Ляля отпила джина, вздохнула и ответила:
– Мне всегда казалось, что да. Они ведь знакомы с юности. Вместе служили в армии.
– Об этом я тоже слышал, – сказал Турецкий. – Скажите, а в последнее время они не ссорились?
Ляля задумчиво покачала головой:
– Я не замечала.
– Ну, может, он стал реже приходить к вам в гости?
– В гости? – Ляля едва заметно усмехнулась. – О нет, Риневич никогда не приходил к нам в гости. Я его вообще плохо знала. За все эти восемь лет мы встречались раз пять-шесть.
