Они прошли вдоль фасада здания. В какой-то момент он нежно взял руку Галины и ощутил ее незабываемое тепло. Ему казалось, что она помнит курсы, помнит то удивительное время чистоты, восторгов, надежд, которое всегда хочется хотя бы ненадолго вернуть. Она была не против пообедать и тем убить свободное время, но ей так не хотелось ничего из прошлого ворошить, так хотелось вычеркнуть из жизни то время беспощадной борьбы за существование, что она не могла себе позволить даже короткого ужина. И потом, все эти ужины с мужчинами (и она это прекрасно знала) оканчивались одним и тем же: приглашениями попить кофе, послушать музыку, пообщаться наедине, а в конце концов банальным предложением постели. Она это тысячи раз проходила, устала встречаться и отбиваться от сотен ничего не представляющих из себя липких рук.
– Спасибо, но обедать, а тем более ужинать с тобой я не хочу, – сказала Алла и посмотрела на Вышегорскийа уставшими и чуть надменными глазами.
– Но почему старые знакомые не могут вместе поужинать?
– У меня есть принципы.
– Прекрасно! Какие?
– Я не встречаюсь с посторонними женатыми мужчинами, – сказала Алла. – И потом, не надо себя растрачивать по мелочам. Не для этого, Вышегорский, нам дана жизнь. Она на много удивительнее и прекраснее, чем ты думаешь, – сказала она и подумала: “И этому нужны женщины. Опять предложит третьеразрядный ресторан и будет весь вечер вздыхать, глядя на мои красивые глаза и волосы. А потом предложит ключи от квартиры. А после подвезет на такси до дома. И больше с него ничего получить нельзя”.
– С каких это пор я стал посторонним. Хотя нет, родственником я тоже для тебя не являюсь. Но я думал, старая дружба что-то для тебя значит, – сказал Вышегорский и подумал: “Женское сознание навсегда захватили “Мерседес” и Мальдивы». Затем, как бы в одно мгновение сбросив неприятные чувства, оживленно сказал: – Но неужели нет мужчины, с которым ты могла бы сходить в ресторан? Что сделать, чтобы получить твою благосклонность? Первое, это я понял: надо купить “Мерседес”, но ведь шикарную машину я и сейчас тебе могу остановить. Она ни чем не будет отличаться от моей собственной. Машина лишь нас подвезет, поэтому я не вижу для тебя большой разницы, на каком лимузине подъехать. Тебе нужны деньги? Я дам тебе столько, сколько захочешь. Скажи, сколько тебе надо? – Вышегорский смотрел на нее в упор и на его лице высветилась игра и вполне серьезные намерения, из чего невозможно было понять, шутит он или говорит совершенно серьезно.
– Я уже сказал тебе однажды, что мне нравятся другие мужчины. Но сейчас я замужем и не считаю возможным уделять кому-либо время. Если тебе неизвестно, что такое верность, честь, то я сожалею об этом.
– Я уверен, что в твоей жизни много мужчин, и поэтому тебе, Алла, совсем не идут эти ужимки, этот нравоучительный тон по отношению к своему другу. Трудно сказать почему, но ты всегда была такой.
– Какой?
– Возвышенной, но не в смысле внутреннего совершенства, а в смысле парения над толпой.
– Ты начинаешь меня оскорблять.
– Ты меня уже оскорбила, а я лишь был прямолинеен с тобой, потому что считал тебя своим человеком. Но ты действительно чужая, и я для тебя посторонний мужчина, в котором ты видишь только желающего тебя самца. Время не прибавило тебе мудрости.
– У меня есть принципы.
– Это плохие или очень странные принципы, – сказал Вышегорский и мрачно протянул Алле на прощание руку.
