Тенеграф - страница 30

Поэтому в «Львиной Гриве» еще больше лавок покрылось пылью.

Художники перебрались в другие кабаки, получше. Жаки перестали ходить ночью по тавернам из-за королевского эдикта, согласно которому всякий пойманный на месте преступления студент лишался места в университете и трех пальцев, которыми держал перо.

Последние гости нынче собрались в одном углу зала, чтобы вспомнить старые времена, пока темная пустота, царящая в остальной комнате, терпеливо ждала, когда и последние из них исчезнут и Хорхе закроет заведение, а внутри «Львиной Гривы» наконец-то воцарятся тени, паутина и пыль.

Одним из таких последних посетителей был Арахон И’Барратора. Некогда он приходил сюда с другими ветеранами Третьего Королевского Полка. А когда многих из них забрали очередные войны и моровые поветрия, когда многие покинули город либо погибли со шпагой в руке и с маской на лице, оросив своею кровью грязные закоулки Серивы, кавалер начал приходить сюда с друзьями – вместе они некоторое время славились как Серивская Троица. На службе у старого короля они вместе совершили множество славных поступков, в свое время прогремевших даже за границей. И вдвое больше таких, о которых – связанные клятвой, данной королевскому главному шпиону, графу Детрано, – говорить не могли и не желали.

Времена Серивской Троицы И’Барратора всегда вспоминал как лучший период своей жизни, поскольку именно тогда его умения были замечены и именно тогда он преодолел невидимый барьер, отделяющий хорошего фехтовальщика от мастера рапиры. Кроме того, именно тогда, один-единственный период в жизни, он не знал недостатка в деньгах и уважении.

Время это закончилось поразительно быстро и грубо, когда однажды ночью, наполненной сверкающей сталью и лязгом железа, в битве на одной из площадей Серивы Антонио Дорриано, самый старший из Троицы, достойный дворянин, который обеспечивал их связь с окружением короля, опоздал с вольтом на половину мгновения и пал на брусчатку со стилетом в груди.

Смерть его оборвала сон, в котором друзья, казалось, жили до сих пор. Во время следующего задания молодой И’Барратора был тяжело ранен в плечо, а последний из тройки, веселый и радостный Д’Артидес, потерял глаз. Они еще пытались вернуться к совместной деятельности, однако прежде чем рана Д’Артидеса затянулась, сквозь нее словно вытекла вся его жизнь (ничего странного, ведь говорят же, что глаза – зеркало души). Рубака принялся злоупотреблять вином, сделался мрачен, встрял в несколько кабацких драк, пока однажды утром его не нашли мертвым в темном переулке.

Так закончилась история Серивской Троицы, золотой век И’Барраторы. После Арахона, Дорриано и Д’Артидеса осталось лишь несколько песен и стишат малоизвестного поэта. Потом пришел век серебряный, когда И’Барратора сражался за каждого, кто имел достаточно толстый кошель и предлагал дело, которое могло показаться хотя бы чуть справедливей, чем дело другой стороны. Он тогда даже приобрел личного главного врага, того самого Винсенза де ля Роя, с которым часто скрещивал клинки, поскольку Винсензу часто более справедливыми казались дела противоположной стороны.

Винсенз, однако, тоже ушел, посланный в иной мир рукою самого Арахона. И’Барратора остался в одиночестве, словно кусочек серебра в грязи; обломок века чести и шпаги, которому уже пришла пора окончательно закатиться. После века серебряного начался век бронзовый. Бронзовый, как старые деревянные стены в комнате на улице Аламинхо, куда ему пришлось переселиться, когда закончились деньги. Бронзовый, как грязные закоулки Серивы, где ему пришлось работать, когда гранды и двор перестали пользоваться наемными фехтовальщиками. Бронзовый, как погнутые шекли, которые он получал за свой труд, как загоревшие на солнце лица его учеников, людей из низов общества. Бронзовый, наконец, словно позднее вечернее небо, которое с каждым днем казалось все ниже и мрачнее, пробуждая в И’Барраторе подозрение, что следующих эпох в его жизни уже не будет и что жизнь эта вскоре завершится.