Орки вскоре поняли, что для решительного натиска на юг их маловато, и вызвали гевинтерцев на переговоры, требуя от них не только признать уже свершившиеся завоевания, но и платить дань. Люди стали тянуть время и, как могли, – золотом и коварными речами – распаляли разлад между братьями вождя, пока наконец те не передрались – и тогда гевинтерцы вышвырнули клыкачей за Ведер, укрепившись на круче над рекой, но лишь для того, чтобы через пару лет вновь отступить к самому Севери́нову валу; там уже орков кое-как, с натугой остановили маги Королевской гильдии. Дальше всё повторялось: прилив и отлив, стремительное наступление и бесславное бегство, воспетые в песнях победы и долгие поминальные службы – но чем дальше – тем больше верилось, что Ведер станет нерушимым рубежом на пути у диких орд. Орочья тактика никак не менялась, и, хотя через Холодные Врата прибывали всё новые клыкачи, разные племена не доверяли друг другу, и попытки договориться о совместном нашествии чаще кончались усобицами. А пока они грызлись, гевинтерские маги в пыльной полутьме подземелий испытывали новые смертоносные чары, герцог держал народ в душном ярме налогов, чтобы оплачивать создание новых крепостей, Церковь Света созывала верных под стяги добродетели и даже благословила основание нового рыцарского братства – Ордена Чаши, члены которого клялись оберегать беззащитных от нелюди – так что с каждым разом оркам всё тяжелее становилось поддерживать репутацию божьего наказания. Наконец, лет тридцать назад интерес к охране ведерских рубежей высказал Ааренда́нн – весьма загадочное объединение заморских чародеев; и они на мелочи не разменивались, попросили за свои услуги ни много ни мало целый приграничный город со всеми пошлинами и привилегиями, переименовав его в Толима́р и заселив отъявленными безбожниками, но зато первый же набег орков, которому не посчастливилось собраться той весной, сгорел в магическом огне, так что доблестные гевинтерские рыцари даже мечей из ножен повынимать не успели. С тех пор только мелкие ватаги, на которые ааренданнцы считали ниже своего достоинства обращать внимание, прорывались за реку – и простолюдины, отстраивая разорённые лачуги, ворчали, что чужеземные стражи чванятся и берегут себя попусту, а вот рыцари не жаловались: ведь это одно ещё оправдывало их присутствие на границе и те привилегии, которыми они так щедро были осыпаны. Сами зеленокожие как будто бы тоже успокоились: конечно, каждую весну их отряды исправно пробовали на клык оборону ведерского рубежа, но Айдану доводилось слышать, что некоторые орки уже преспокойно торгуют с людьми, а в Толимаре как будто бы им отдан целый квартал. Проезжие клирики порой болтали об орочьих проповедниках, один из которых – некий Белый Орк – был практически святым – но в Ланциге такие слухи вызывали только смешки: подумать только, ещё скажите, что у нас появится однажды зеленокожий насельник!
Айдану было трудно не думать о бёдрах в облегающих штанах, о куртке, плотно обнявшей стройный стан; хорошо ещё, что обладательница этого всего ехала где-то сзади. Оглядываясь, он видел вдалеке надвинутый серый капюшон, а рядом – крепкого мужичину с добрым, немного ребяческим лицом на толстой шее, непропорционально маленьким для такой туши. Голова его была увенчана остроконечным шлемом, крестовина меча поднималась из-за плеча, он правил лошадью легко и уверенно. Телохранитель или дружок? Айдан очень надеялся, что первое, предчувствуя, что в противном случае сгорит от ревности.
