Дизайн квартиры, в которой мне предстояло жить, выполнен был в стиле неоклассики. Если бы меня спросили, с чем можно сравнить неоклассику, я бы ответила, что с автомобилем представительского класса: много свободного места, а каждый предмет в интерьере находится точно на своем месте.
Войдя в безупречную деревянную дверь (такими были все двери в квартире), я прошлась по квартире, которая теперь стала моей собственностью. Она оказалась огромной. Из холла я прошла в кухню с потрясающим белым гарнитуром и гигантским шкафом с самой разнообразной посудой. У одного из трех огромных окон, размещалась обеденная зона с небольшим круглым столом и несколькими стульями вокруг него. Два небольших серых дивана, поставленных друг к другу под прямым углом и деревянный журнальный столик образовывали гостиную зону. Два высоких книжный шкафа и камин между ними занимали единственную стену, в которой не было проделано окно, целиком.
Вроде бы все, что необходимо для жизни (а для неприхотливого образа жизни вампира тем более) я уже увидела, но лестница, ведущая на второй этаж, давала мне понять обратное. Джакузи, санузел и душевая, отдельная гардеробная комната – Фицалан, кажется, пытался предоставить мне все, чего я лишилась, покинув Миннеаполис. Уже почти перестав на него сердиться, я заглянула в последнюю комнату, которая по логике должна была оказаться спальней.
В догадках я не ошиблась, но первое, что я увидела, открыв дверь – Зимний дворец. Ему не изменили ни форму, ни цвет, поэтому он словно вынырнул из прошлого, чтобы послужить мне напоминанием о том, что я потеряла. Как маленькая девчушка, а не ста двадцатилетний вампир, я села на корточки прямо в дверном проеме и прикрыла свои сухие глаза ладонями.
Первый бал в 1904 году состоялся всего через восемь дней после встречи нового года. Соскучившаяся по столь масштабным мероприятиям моя матушка начала подготавливать наши наряды ещё задолго до праздников. Портниха и две швеи, можно сказать, жили в нашем доме, отвлекаясь от работы лишь для еды и сна.
За всё время изготовления моего платья, я примеряла его несколько десятков раз, но всё равно едва узнала, когда увидела себя наряженной в огромном зеркале. Светло-голубая атласная ткань приятно касалась моих ног, сильно расширяясь к низу. Платье упиралось подолом в пол, и его приходилось поддерживать, чтобы не наступить на край. Держать кусок ткани, слегка оголяя носки бальных туфель – в этом было что-то сдержанно-кокетливое, поэтому особенно мне нравилось. Но больше всего в моем новом наряде меня восторгала ажурная ткань поверх основной. Мне казалось, она прибавляла моему образу романтичности и загадочности.
Платье, по всем правилам, оставляло открытыми мои плечи и грудь, которую мама украсила одним из наших семейных ожерелий. Даже мой отец, который обычно оставался равнодушным к моим и маминым нарядам, в тот день пробормотал, увидев меня:
– Charmant!
Мама же, исполнившись гордостью, заплатила швеям и портнихе почти вдвое больше обычного. Она излучала радость, и выглядела довольнее, чем я сама. Меня не слишком волновали балы, ведь я побывала уже на пяти, но платье, безусловно, мне очень понравилось.
– Необыкновенно мила, – сказал отец, снова удивив меня, когда мы уже садились в экипаж.
Расхваленная и покрасневшая я пребывала в каком-то особом состоянии. С одной стороны, повторюсь, я не испытывала ни к танцам, ни к кавалерам особого интереса, свойственного моим ровесницам. Но все же мне безумно хотелось произвести впечатление на присутствующих там высокородных особ, а на императорском балу других и не следовало ожидать.
