– Сок, – догадывается папа. Видимо, по цвету. – Полагаю, персиковый. Из чашки-непроливайки.
– Из чашки-вполне-себе-проливайки-если-очень-постараться, – ехидничает Димка, а папа хохочет, даже не пряча смех за кашлем.
– Да вы издеваетесь надо мной, что ли? Дим, почему нельзя было сразу вытереть лужу?
Батарейка на нуле. Мама в гневе. И чтобы заглушить ее громовой голос, требуется десять сушек одновременно. Она обещает посадить – не то на таблетки, не то на цепь. Обещает лишить – то ли телевизора, то ли права голоса. Слова вылетают из ее рта недовольными пчелами. И, как и полагается пчелам, ужалив, они падают к Димкиным ногам свернувшимися трупиками. Эту правду, про пчел, когда-то рассказал папа, а помогает она до сих пор. Мамины слова жалят и умирают. Димке больно, но он, в отличие от них, хотя бы жив.
– Так мы разве чем-то мешаем? – повторяет Димка, когда пчел у ног становится уж слишком много. Они засохнут и будут хрустеть под домашними тапочками, напоминая о мамином недовольном лице.
– Подумайте, какой умный нашелся. – Мама отправляет в полет еще одну пчелу, но уже ленивую. Маме вечно недостает самого опасного – аргументов, поэтому она берет только взрослостью. И правом требовать что угодно в обмен на компьютер, телефон и вечернюю прогулку. – Ну хорошо, Дмитрий, – полное имя подчеркивает жирной красной линией серьезность разговора, – сегодня за Таськой присматриваешь ты. Так что после школы чтобы был дома. Как же я от вас устала. У всех дети как дети…
Вот только что-то Димка не видел этих «детей как детей». Ни в школе, ни на площадке. Танька, например, вся увешана серьгами и тройками. После каждого родительского собрания мама обещает убить ее, но на следующий день Танька непременно воскресает и снова идет в школу. Вовку за каждую четверку колотит отец, обладающий даром не оставлять синяков. А может, Вовка просто врет – за привилегии. Его жалеют учителя, а девчонки, те самые, которые по натуре спасатели, прыгают рядом, желая вытащить его из пучины. Машку тошнит от столовской еды, но она до сих пор считает, будто никто об этом не знает, – а ее осиный улей считает РПП[2] веянием моды, способом следить за фигурой, попросту уничтожая ее: а что, нет фигуры – не за чем следить. А Илья курит и жует хвою, отчего пахнет бабкиной деревенской печкой.
Но мама в упор не замечает их, вспоминая лишь отличников – и непременно тех, кто не перечит родителям. Димка стоит среди них одной ногой. Стать «училкиным любимчиком» мешает единственная четверка по немецкому. Но Димка наслаждается этим несовершенством, не желая получить клеймо, даже шуточное, от друзей.
Иногда, чтобы с кем-то подружиться, нужно быть хоть немного, но сломанным: таких детей вечно сгребают в одну кучу. Вместе им легче противостоять целым и тем, кто себя целыми считает. Димка растет в семье, которую с уважением называют полной. Мама любит папу, папа любит маму, и полюбили они друг друга так, что на свет сперва появился сам Димка, а потом, спустя десять лет, Таська. Родители хорошо зарабатывают, поэтому дырявая одежда мгновенно сменяется новой, а карман Димки оттягивает какая-то свежая модель телефона. Димка учится почти на отлично и даже по физкультуре не отстает, сложен вроде неплохо, умеет держать удар. И только пара незначительных трещинок все это перечеркивает в глазах тех самых целых одноклассников. Очки и непростые отношения с буквой «р», которым не помог даже логопед.
