Мы все имеем органы восприятия и видим все, что происходит перед нашими глазами. Это с одной стороны. С другой – мы имеем множество знаний о том, что мы видим и как с этим поступать. Условно говоря, мы имеем множество готовых ответов на самые сложные вопросы. Но стоит только кому-то задать этот вопрос так, чтобы лишить нас уверенности в том, какой именно ответ правильный, как мы становимся нерешительными.
Во время проведения занятий по прикладной психологии мне довольно часто приходится задавать подобные вопросы слушателям, например: «Вот знакомое вам всем явление. Скажите, а что оно значит в действительности?» Сначала люди замирают в нерешительности. Очевидно, не хотят рисковать, когда можно выказать себя дураком. Затем начинают делать предположения. В общем-то, тоже нерешительно.
А вот когда слышат правильный ответ, обязательно кто-то подпрыгивает и заявляет: «Я знал! Я так и думал! Я хотел сказать! Эх, надо было сказать!..»
Что же помешало? Та самая нерешительность? А что это такое? На верхнем уровне за ней могут стоять множественные причины, тянущиеся из культуры и личной истории человека, – что-то вроде житейской мудрости, вколоченной в сознание: не высовывайся! молчи, за умного сойдешь!
Но на уровне глубинном, где и прячется внимание, человеку не хватило не решительности, а некой силы, что толкнула бы его в ту пропасть, перед которой он стоит, колеблясь, высказывать ли свои мысли и начинать ли действовать.
Когда я требую от кого-то заострить внимание на определенных условиях, это условия задачи, которую он должен будет решить. И условия эти предполагают некое действие, которое необходимо сделать, если условие будет выполнено или узнано как совпадающее с заданным.
Вся бригада проверяющих, естественно, и так знает, что факты коррупции надо выявлять. Но кроме них в их непосредственные задачи входит множество других вещей. И пока они ими занимаются, а это работа большая и утомительная, какие-то мелочи, указывающие на коррупцию, могут быть пропущены.
Естественно, живой человек с работающим восприятием их увидит. Но не придаст значения и не назовет, не даст то имя, которое могло бы включить определенную программу действий. Этот фактик будет как-то помниться и долго мучить человека, как мучают следователя замеченные, но неосознанные детали. Он что-то увидел – и его восприятие не подвело. Но не может это использовать, не может начать действовать, пока не поймет, что же это было, что оно значило и как соотносилось со всей остальной картиной преступления.
Чтобы исключить такие болезненные состояния, начальник и дает приказ заострить внимание на чем-то определенном. Что происходит теперь в сознании подчиненных?
Теперь среди множества вещей, которые они обязаны искать и как-то обрабатывать, одна или несколько имеют особое значение. Они выделены и снабжены «программой», то есть особым образом действия, который включается не после череды умозаключений, а непосредственно после узнавания.
Следовательно, «заострение внимания» – это некая установка, которая создает особый образ действия, включающийся при узнавании того, на чем заостряется внимание. И снабжение этого образа дополнительной силой, которая позволяет преодолеть сомнения, колебания и нерешительность, проистекающие от неуверенности в себе, в том, что все узнал и понял правильно.
Человек с «заостренным вниманием» будет действовать как энкавэдэшник во время войны – при малейшем подозрении он не будет сомневаться, а сходу арестует. И будет разбираться в своих сомнениях потом, в удобных для него условиях, где точно отсутствует риск совершить ошибку и упустить врага. Для него «перебдеть» простительнее, чем «недобдеть».
