– Разве ты доктор? – спросила Света.
– Потенциально – да. Кандидатский минимум уже сдан!
– Выпейте, Филипп. Вам станет полегче, – сказала Света и, сочувственно посмотрев на меня, добавила: «Наверное».
Я с прискорбием сделал глубокий вдох и медленный выдох. Потом стал нехотя подносить стакан к губам, но Володька остановил мою руку.
– Поставь. Сними очки, – сказал он.
– Чего ради?
– Сними, говорю.
Я поставил бокал на стол и снял очки. «Неужели будет бить?» – подумал я.
– Всё, Светочка, формальности улажены. Теперь к Филу ты тоже можешь смело обращаться на «ты».
– Идиот, – сказал я и, надев очки, немедленно выпил. Бабочки мои приободрились и запорхали, показывая невиданную доселе легкость и осмысленность в движениях.
– Всё же я так и не поняла суть эксперимента, – произнесла Света после того, как вместе с Володькой «помянула» парашютиста.
– Всё очень просто, – ответил Володя, небрежно понюхав дольку лимона. – Фил дописывает кандидатскую. А поскольку он у нас идеалист, максималист и вообще с претензией на гениальность, то меньше чем на Нобелевскую премию не рассчитывает. Не мудрено, что с таким подходом что-то долго у него там не срастается. Жалко было на него смотреть. Я же как думаю: талантам нужно помогать – бездарности пробьются сами. Вот и говорю: Фил, вспомни об одном проценте гениальности. На 99 ты уже натрудился. Дальше ворочать камни смысла нет. Забудь про причинно‑следственные связи, самого главного логикой не высидишь. Невозможно узнать верный путь, ни разу не сбившись с него. Так же невозможно ощутить истинное благо во всей его полноте, не ведая противного. Прими, говорю, «грязевые ванны». Погрузи себя в среду, противоестественную всем твоим высоким принципам. Вот увидишь, твоя натура восстанет против этого и тебя осенит на следующий же день. Проснешься, прозреешь и то, что ты целый год пытался вымучить в трудах праведных, разрешится само собой. Как-то так. И вот мы здесь. Экспериментируем.
– Дикость какая-то, – фыркнула Света.
– Почему это, позвольте полюбопытствовать? – озадачено спросил Ленский.
– Не знаю. Я тоже люблю поразвлечься, даже иногда через край. Просто потому, что люблю. Скорее всего, по молодости, а может, если честно, и по глупости. Ты же в это какой-то демонический смысл вкладываешь да ещё других искушаешь. Я-то, уверена, перебешусь, а вот ты, не ровен час, подсядешь на это дело. Моргнуть не успеешь, как ради успеха начнешь с дьяволом кровью контракты скреплять.
– Вот ты молодец, Света! Ты что, уже успела с Филом сговориться против меня? К чему такие преувеличения?
– Это я еще преуменьшаю. Испугался? – улыбнулась Света.
– Фу на вас всех, черти полосатые! – обиженно произнес Володька.
– А чего ты обижаешься? – подключился я к беседе. – Света права. И я тебе о том же говорил. Откуда ты вообще взял эту теорию? Ты же каждую пятницу её на себе обкатываешь, и – что? Озарение снизошло? Я не слышал, чтобы ты свою работу досрочно защитил.
– А мне много не надо. Я и без премий проживу. И что ты меня отчитываешь? – щетинился Володька. – Я же для тебя стараюсь.
– Успокойся, Вова. Никого я не отчитываю. В том, что ты говоришь, очевидно, что-то есть, иначе я с тобой вообще бы никуда не пошел.
– Ага! – приободрился мой обидчивый друг, почувствовав перемену ветра.
– Я как-то тоже задался вопросом, – пропустив мимо ушей его междометие, обратился я к Свете. – Почему некоторые люди, у которых всё вроде бы хорошо, которые просто светятся от счастья и чуть ли не начинают парить над землей от переизбытка чистой крови у себя под кожей, нет-нет, да и перемажут себя всякой дрянью? Причем сознательно и добровольно. Однозначно ответить пока не могу.
