Средневековые авторы заимствовали у античных историков целый ряд литературных приемов, например, характеристики исторических личностей с помощью вымышленных речей. Правда, если в античности эти вставки давались в виде косвенной речи, то в Средние века – в форме прямой речи, что было грамматически проще. Широко использовались такие приемы, как сравнительные или параллельные характеристики тех или иных исторических личностей. Биографические описания строились также по принятым в римской историографии канонам; особый раздел биографии составляла оценка характеризуемой личности, ее осуждение или, чаще, восхваление (elogium).
Как и в античной истории, обязательным приемом являлось описание (descriptio) местности, города, природных катаклизмов, несчастных случаев, кровавых битв. Из античной историографии средневековые авторы усвоили также интерес к этимологическим объяснениям названий стран, городов, народов (Британия произошла от Брута, сына троянского царя Приама, и т. д.). Наконец, были обязательны к употреблению риторические тропы и фигуры: метафоры, гиперболы, риторические вопросы, патетические восклицания, антитезы.
Следуя традиции, заложенной христианским историком Евсевием Памфилом (263–339 гг.) и его грекоязычными последователями, средневековые авторы вплоть до Беды Достопочтенного довольно активно использовали слово «история» в названиях своих сочинений по «церковной истории» (historia ecclesiasta). Но с VIII в. этот термин все реже употребляется при обозначении текстов, и его постепенно вытесняет название «хроника», сначала как менее притязательное, а впоследствии – и как более «строгое». Вновь слово «история» входит в употребление в XII в.: в это время его начинают использовать странствующие по Европе певцы – жонглеры, менестрели, шпильманы, которые в том числе стали рассказывать «истории». Еще в XII в. этих «рассказчиков историй» причисляли, наравне с проститутками, к «слугам Сатаны» (ministri Satanae), а Иоанн Солсберийский (ум. 1180) писал в своей «Металогике», что поэты и рассказчики историй «почитались презренными людьми, и если кто прилежно занимается трудами древних, был на дурном счету и смешон для всех».
Но в XIII в. после (или вследствие) авторитетного разъяснения Фомы Аквинского, что жонглеры, которые воспевают деяния государей и жития святых, давая людям утешение в их горестях, не подлежат церковному преследованию и заслуживают покровительства, «история» как дискурс теряет уничижительный оттенок и уравнивается в правах с хроникой. На первый план начинают выходить художественные достоинства исторических текстов. Так, Гервасий Кентерберийский (ум. ок. 1210), проводя в своей «Англосаксонской хронике» различие между историей и хроникой, писал, что цель у историка и хрониста одна, так как оба стремятся к истине, а форма сочинения различна, так как «историк распространяется подробно и искусно, а хронист пишет просто и кратко».
«Исторические тексты» появляются вместе с возрождающейся после многовекового отсутствия художественной литературой и, по сути, во многом оказываются частью этой литературы. При этом полностью игнорируются античные каноны различия между «историей» и «художественной литературой», в том числе поэзией. Соответственно меняются и функции истории: она, как развлекательное чтение, начинает приносить не столько «пользу», сколько «удовольствие».
