Как дети в свои игры, так и взрослые заигрываются в свои жизненные спектакли. В отличие от детей ни окриками, ни уговорами остановить их невозможно. Желающему изменить ход событий, изменить сценарий, приходится вступать в жизненный спектакль самому. Очень часто «выбор жизненной роли – это выбор партнера и, по сути, своей судьбы, потому что мы строим жизнь так же, как создаем спектакль. Только сценарий, сцену, актеров и роли для себя и других мы выбираем сами» [7, с. 32].
«Однако люди являются не только актерами, но и сценаристами всемирно-исторической драмы. В отличие от театральной – на исторической „сцене“ звучит не отрепетированный, а подлинный смех, льются настоящие слезы и кровь, раздаются неподдельные вопли, люди веселятся или страдают, стонут, умирают и уже не поднимаются, чтобы выйти на авансцену под аплодисменты зрителей» [8, с. 343].
«Как и Шекспир, ученые, занимающиеся исследованием ролевого поведения, полагают, что социальная жизнь подобна театральному действу со всеми его атрибутами типа сценариев, масок, декораций» [9, с. 224].
При внимательном рассмотрении жизнь нередко представляет собой маскарад. «Нерасположенность к контакту приводит к тому, что люди надевают маски. Таковы маска безучастия, маска вежливости, маска любезности. Встретить эти маски можно ежедневно, например, в городском транспорте. Маску послушания подчас видит педагог на лицах иных учеников. Маску робости надевает подчиненный перед дверью кабинета вспыльчивого начальника. Маска угодливости появляется на лице просителя, стучащегося в эту дверь» [10, с. 100].
Поистине, у каждого лица сто масок.
Глядя на жизнь с позиции «на пригорке», люди замечают удивительные вещи: «Именно драматические персонажи, а не актеры продолжают существовать. Маски, которые носят (люди), сцена, на которой они располагаются, роли, которые они играют, и, что наиболее важно, спектакль, который они ставят, – все это остается и составляет не фасад, но сущность вещей и, не в последнюю очередь – человеческой самости» [11, с. 59].
«И если уж мир – театр, а мы все – актеры в нем, то лучшее – это понять свою роль и проникнуться догадкой о режиссерском замысле» [12, с. 131].
«Конечно, спору нет, прочувствовать все сюжеты и подготовиться ко всем мизансценам – это невозможно даже для владеющего таинством телепатии. Но подготовиться к главной, решающей мизансцене женского доказательства – дело принципиальное. В этом должен помочь принцип неожиданного залога. Суть его в том, что в качестве сюжета решающей мизансцены срабатывает чаще всего самая неожиданная вещь: какая-то невинная реплика в начале разговора, развитие темы которой в конце приводит к весьма и весьма неприятным последствиям» [12, с. 146].
«В остальном же в этом театре на двоих, а можно сказать, что в этом балагане страстей, все роли просты, естественны и осуждению подлежать не должны» [12, с. 225].
«Мы сами – сценаристы и режиссеры своей жизни! Мы сами – актеры в собственном „жизненном театре“. Мы ставим спектакли и проигрываем их, приглашаем близких в „актерскую труппу“, а наших друзей и знакомых – в „зрительский зал“. Конечно, мы все – разные „режиссеры“ собственных жизненных „спектаклей“. Одни активно переделывают жизнь „под себя“. Можно сказать, что они строят собственные „жизненные“ декорации на своей „сцене“. Другие приходят на „сцену“, на которой уже кем-то выстроены „жизненные декорации“, и придумывают свой „жизненный спектакль“ в существующих „декорациях“, стараясь приспособиться к ним. А третьи играют в „чужом спектакле“, на „подыгрыше“. Четвертые задействованы только в эпизодах…» [13, с. 198].
