– Наверное, да, – тяжело вздохнув, прервал паузу Николай Семенович.
– Зачем? Она же слабее вас.
– Да, слабее. И я виноват в том, что дал волю своим чувствам, которые в результате привели к тяжелым для Елены… Борисовны последствиям, – он не понимал, как объяснить ребенку.
А Сережка думал совсем о другом.
О том, как Елена Борисовна похожа на его маму, и почему в этой жизни обижают только его, его маму и людей похожих на них? Зачем Николай Семенович делал больно и мучил ее? Неужели только потому, что она похожа на маму и потому, что она такая же слабая, и ее некому защитить?
Путаница мыслей совсем измучила Сережку, а сердце пронзила острая обида на учителя, ведь мальчишка же так его уважал, почти любил и так доверял, а оказывается он не лучше других, даже хуже, потому что притворяется хорошим, добрым, а сам!…
Занятие получилось какое-то нервное и скомканное.
На следующий день на большой перемене, сидя на скамейке рядом с компанией ребят постарше, Сережка услышал, как Леха Плейшнер сказал кому-то из приятелей:
– Ворчун-то еще и с русичкой крутит.
У Плейшнера была, конечно, настоящая фамилия – Степанов. Но когда ему кто-то из десятиклассников размазал на голове липкую ириску, и пришлось ему выстричь часть слипшихся волос, приятели вспомнили вышедший год назад фильм о нашем крутом разведчике и нарекли Леху новой кликухой.
– Да. Он делает ей больно, – неожиданно влез в разговор Сережка.
– Чего, чего, малявка? Что ты там пищишь? – наклонился к нему Плейшнер, да и остальные обернулись, с удивлением глядя на малыша, лезущего во «взрослые» беседы.
Все еще находясь под впечатлением вчерашнего открытия и не проходящей обиды, Сережка не мог удержаться, его все еще распирало возмущение от сделанного накануне открытия, о готовности Николая Семеновича обидеть слабого.
– Он ее кусал за шею, а она плакала, – выпалил он.
В это время к компании подошел старший брат одного из ребят – Василий Белов, недавно вернувшийся из армии, и теперь являвшийся грозой для любого, кто попытается покуситься на главенство в школе компании, в которую входил его младший брат – Петька, Леха Плейшнер, Иван Выходцев и еще несколько мальчишек.
Сережка рассказал, свидетелем чего он стал.
Василий, заметив, что Леха хочет что-то сказать, дернул его за рукав и скомандовал:
– Так, парни, пошли разговор есть, дайте этому отдохнуть, перемена у него.
Когда Сережка возвращался с автобуса домой и проходил через «Ленинградец», от навеса над теннисным столом подбежал Плейшнер и крикнул:
– Эй, Серега, куда торопишься?
– Домой, – удивился мальчик тому, что кто-то вообще знает его нормальное имя.
– Пойдем к нам, одному-то скучно, – предложил Леха, взявшись за плечо Сережки и повернув его в сторону навеса.
Там сидело человек десять ребят, асфальт вокруг скамеек был заплеван и забросан окурками, на столе валялись ракетки и пара шариков. Со всех сторон послышались приветствия, Сережку усадили на одну из скамеек, кто-то, откусив кусок картонного мундштука беломорины, протянул бычок малышу:
– На, затянись, – и вставил окурок ему в зубы, Сережка вздохнул, резкий дым попал в горло и вызвал захлебывающийся кашель и тошноту.
– Эй, полегче! – подошедший Василий Белов, вынул изо рта малыша окурок и выбросил его в кусты. – Успеешь еще научиться! Слушай, парень, тут такое дело, нам нужна твоя помощь в одном очень важном деле. Ты же не против помочь нам, пора тебе, уже подрос, пора в нашу компанию подтягиваться. Как ты насчет этого?
