Дядя Коля, на зависть всем соседским бабам, был мужик непьющий и работящий. Каждый раз, как появлялся я в их дворе, заставал его за каким-нибудь делом, то скамейку новую под куст сирени сколачивал, то крыльцо поправлял, то дрова на зиму колол, то забор красил, то курятник чистил, а зимой расчищал проходы в наметенных во дворе сугробах. Высокий сильный мужчина с сильными мозолистыми ладонями.
Жена его, тетя Зина, под стать ему: высокая, веселая, разговорчивая, но в отличие от поджарого, жилистого мужа – необъятна была в размерах.
Они занимали большую часть одноэтажного дома – веранду, две комнаты и кухню. Во второй части жили дед с бабкой, имен которых я не то что не помню, а даже и не знал, отдали они Богу душу, еще до моего рождения, бабка задолго, а дед за год, но об этом чуть позже. За домом были огороды, задами, выходящими в маленькую березовую рощицу, за которой начинался наш край питомника. Если срезать угол через питомник, то до их двора можно было дойти минут за пять-семь без спешки, а тогда в далеком теперь детстве этот путь казался целым путешествием.
Летом Ропшины сдавали свое жилье дачникам, а сами перебирались в просторный сарай, построенный вдоль забора огорода и примыкающий к курятнику. В начале шестидесятых у них несколько лет подряд снимали дачу Сазоновы, приезжали всей семьей: бабушка, дедушка, мама, папа и маленький мальчик, которого все звали Димочка, хотя много позже выяснилось, что полное его имя – Вадим. Мальчик был воспитанный, вежливый, очень нравился хозяевам дачи. Дядя Коля возился с ним, как со своим, каждое лето договаривался с приятелем и тот привозил во двор машину песка, а дядя Коля сколачивал песочницу, чтобы было, где дачнику покатать свои игрушечные машинки. Водил его через дорогу в лес (улица Авиационная была застроена только с левой стороны, а справа тянулись сначала картофельные поля, а потом лес, до самого перекрестка со Средним проспектом), где росли старые высоченные сосны, отколупывал большой толстый кусок темно-коричневой коры и вырезал из нее изумительные лодочки и кораблики, который можно было пускать в огромном корыте, установленном посреди двора специально для этого.
Были у Ропшиных две дочери: старшая Зинаида, названная в честь мамы, младшая Лена, всего на год моложе.
Когда дочерям было уже лет по шестнадцать-семнадцать, а возраст родителей планомерно катился к сорокалетию, совершенно неожиданно для окружающих родила Зинаида Ропшина (старшая) мальчишку. Неожиданно в прямом смысле слова, потому что из-за ее полноты никто особо и не замечал вызванных беременностью изменений в комплекции будущей матери.
Мальчика нарекли Дмитрием, как говорят, в честь понравившегося ребенка дачников, хотя настоящими тезками они и не стали.
Дочери Ропшиных были совершенно разными.
Зинаида высокая статная девица, с осиной, про которую она и ныне любит вспоминать, талией, пышной грудью, длинными стройными ногами, вьющимися рыжими волосами и огромными широко распахнутыми серо-голубыми глазами. И сейчас иногда, соединит она большие и средние пальцы рук, образует круг и говорит: «Вот такая у меня талия была! А на груди не всякая кофточка застегивалась!» Нрав у нее был веселый, задиристый, независимый, парнями любила верховодить, пела красиво.
Елена была ростом мала, фигурой не блистала, волосы темные, непослушные, поведения была тихого, неприметного, любила уединение и тишину.
