Франциск I, королева Элеонора, дофин и второй принц крови в окружении главных сановников королевства ожидали гостей в тронном зале. При входе в зал Его Святейшества все склонились в низком поклоне и ждали, пока владыка христианского мира проследует к стоящему на возвышении в центре зала богато изукрашенному трону.
Климент VII занял свое почетное место и мягко улыбнулся. Он оценил тонкость замысла короля: ничто не должно было затмить явление французам папы римского.
На понтифике была полотняная сутана и доходившая до колен в мелких сборках туника с узкими облегающими рукавами, плечи покрывала, спускаясь до локтей, алая бархатная пелерина, отороченная горностаем; этот мех украшал и его алую бархатную шапочку.
Король и королева бок о бок опустились на колени на вышитые золотыми нитями подушечки у подножия трона, затем поочередно почтительно приложились к папскому перстню.
После благословения наместника Господня на земле король, охваченный религиозным экстазом, с воодушевлением воскликнул:
– Ваше Святейшество, я выражаю вам свое глубочайшее почтение, как велят традиции моих предков, королей Франции. Признаю в Папе Римском Клименте VII истинного наместника Христова и преемника апостолов Петра и Павла.
«Меня не раз уверяли, что он самый красивый мужчина во Франции, с чем я охотно соглашаюсь, – отметил про себя папа, пристально разглядывая короля. – Его не портит даже длинный крупный нос. Он высокий и такой сильный, что может свалить медведя».
С нескрываемым любопытством папа рассматривал и новую французскую королеву Элеонору Австрийскую, сестру ненавистного ему императора Карла V. «Привлекательна… Великолепная стать… Белокура и белолица… Вот только нижняя губа ее портит, надменная и выпяченная, как у всех Габсбургов…»
Сидячих мест в тронном зале было мало: несколько кресел и скамеек, так что большинство знатных гостей, присутствующих на церемонии приветствия папы, вынуждены были стоять, а высочайшие монархи разместились в креслах рядом с понтификом.
Римский первосвященник благословлял знатных дворян, припадающих с глубоким почтением к его стопам, и украдкой следил за стоящим рядом с креслом короля принцем Генрихом Орлеанским, который был в отличие от всех хмур и явно не в духе. Климент VII с тревогой подумал, как бы этот четырнадцатилетний юноша не сорвал его замысел. Вдруг он в отличие от отца считает, что для него, французского принца, брак с девушкой из рода флорентийских банкиров – недостойный его неравный брак. Хоть бы в сердце этого не по годам зрелого и рослого юноши не было противления отцовской воле.
Едва закончилось благословение папой высокопоставленных особ королевства, на смену душевному порыву французского монарха быстро пришли политика и расчет.
– Ваше Святейшество, когда вы намерены приступить к переговорам и окончательному утверждению и подписанию договора? – спросил король.
– Сегодня же, после короткого отдыха, – ответил папа.
Во второй половине дня Климент VII и Франциск I приступили к переговорам, касающимся в первую очередь личных интересов Его Величества и Его Святейшества. Бракосочетание герцогини Флорентийской и герцога Орлеанского являлось лишь поводом для осуществления их замыслов.
Климент VII постоянно искал возможности для гарантии своей самостоятельности, ловко лавируя между монархами могущественных государств. Он всегда считал, что испанская империя более опасна для Италии, чем французское королевство. Господство клана Медичи во Флоренции вновь стало возможным только под покровительством императора. Но Климент VII желал быть выше Карла V. Он был убежден, что только по его повелению подданные могут судить и свергать королей, а папу никто не смеет судить. Необходимость обеспечить папскому престолу стабильность стала для него превыше всего на свете.
