Он молчал и смотрел на Екатерину. Она протянула руки к камину, чтобы согреться.
– И когда свадьба?
– Не скоро. В конце года.
– Значит больше, чем через полгода?
Она опустила глаза.
– Да, но Его Святейшество завтра отсылает меня во Флоренцию.
После недолгого молчания, словно ища ответа, она посмотрела ему в глаза.
– А вдруг принц Генрих Орлеанский не полюбит меня?
На глазах ее блестели слезы. Он хотел взять ее за руку, чтобы успокоить, но сдержал свой порыв и молчал. Ей было нестерпимо больно, что ее вынуждают расстаться с Ипполито, преданным, любящим и красивым. Но выбора ни у нее, ни у него не было, приходилось покориться воле сильнейших.
Она резко поднялась. Ее желанием было броситься к нему, и мысленно она это сделала. Но эти мысли вылились в слова.
– Я сделаю то, что должна и обязана сделать. Прощай.
Повернулась и ушла.
Расставшись с Ипполито, она словно потеряла часть своей души, стремящейся делать добро.
Она приехала в Рим ребенком, а вернулась во Флоренцию повзрослевшей девушкой.
Готовясь к свадьбе с сыном французского короля, Екатерина часто вспоминала Ипполито, и эти воспоминания согревали душу.
Теперь Флоренцией правил Алессандро. Он устанавливал свои законы и следил за их исполнением. Алессандро не останавливался ни перед чем: он убивал среди дня своих противников, уничтожал в городе последние признаки свободы, совращал и насиловал девушек и быстро привел город в состояние анархии.
Флорентийцы ненавидели Алессандро и при первой же возможности были готовы его свергнуть, но сильная армия папы охраняла своего ставленника. Флоренция постепенно превращалась в покорный город. Флоренции поры первых Медичей уже не существовало. Флорентийцы ходили по улицам с опущенными головами. Правление Алессандро после бесконечных войн и поражений явилось как бы последним ударом по городу.
Во дворце Медичи царил гнетущий мрак. Алессандро хотя и был вежлив с Екатериной, но вел себя так, словно она обязана ему всем. Ощущение сиротливости от его присутствия во дворце только усиливалось.
– Ну вот, – вздохнула Екатерина, оторвавшись от воспоминаний, – в трудную для Флоренции минуту я должна ее покинуть. И все по воле Его Святейшества. Но я навсегда останусь флорентийкой, не итальянкой, а именно флорентийкой. Я всегда буду любить мою родную Флоренцию, потому что я – Медичи.
Она зашла в кабинет прадеда. Кругом стояли шкафы с книгами, статуи, вазы из яшмы и сардоникса, миниатюрный бюст Платона, две картины Мазаччо. Во времена Лоренцо Великолепного Флоренция была совершенно другой. Искусство для ее прадеда было столь же важным в жизни, как и его флотилии, плавающие по всем морям мира, как его банки, опутавшие, словно сеть, всю Европу, как оценивающиеся в миллионы золотых флоринов товары Флоренции – шерсть, оливковое масло и вино, – которые обменивались на экзотические благовония, пряности и шелка Востока. Здесь, в этом дворце, собирались ученые, поэты и художники. Полициано и Пико делла Мирандола, Боттичелли и Гирландайо, Вероккьо и Микеланджело.
Платоновская академия, основанная Марсилио Фичино, стала интеллектуальным центром Европы. Лоренцо Великолепный начертал на своем знамени слово «ГУМАНИЗМ». Он стремился вернуть человеку право ощущать себя как личность, а не быть рабом, закованным в цепи.
Теперь здесь все было по-другому: ученые, поэты и художники уже не приходили во дворец, их заменили шуты и молодые гуляки, приятели Алессандро. Дух Лоренцо Великолепного угасал во дворце и городе.
