Терновый венец. Рассказы об Александре Пушкине - страница 21



Но Павел Александрович не ушел от него, пока не убедил:

– Неужели вы не понимаете? История эта ляжет позором на наши головы в случае, если будет убит или ранен Пушкин. Нам надо предотвратить эту роковую случайность и не подставлять лоб гениального поэта под пистолет взбалмошного офицера.

– А какие средства к примирению вы видите? – Наконец дошло и до Шереметева.

Муханов объяснил – как. И в то же утро Шереметев привел Соломирского к Пушкину, куда к этому времени подоспел и Муханов. Они, при горячем участии Сергея Соболевского, уговорили обоих помириться.

Довольный Соболевский угостил их роскошным завтраком и, после шампанского, противники сами протянули друг другу руки.

Соболевский после их ухода, смеясь, сказал:

– Боюсь, что ты, мой неразумный друг, еще не раз сумеешь подставить свою гениальную головушку под пули. А я не хочу, чтобы Россия осталась без твоего нормального, а не припомаженного изображения. – И решительно сказал: Павел Александрович Я закажу твой портрет самому известному художнику —портретисту Тропинину: будешь ему позировать!

Пушкин ответил категорическим «нет!». Но вечером, вернувшись с прогулки, встретил дома незнакомого человека, который представился художником Тропининым.

Пришлось уступить и начать позировать.

Несостоявшаяся дуэль с Великопольским (1828г.)

В 1828 году псковский помещик И. Е. Великопольский, поэт, не даровитый, но страстный картежный игрок, написал «Сатиру на игроков», в которой живописал страшные последствия картежной игры. Александр Пушкин, поняв, в чей огород камен, напечатал в самой читаемой, булгаринской «Северной Пчеле», «Послание к В., сочинителю Сатиры на игроков», где высмеивал проповедников, учащих свет тому, в чем сами грешны:

Некто мой сосед,
На игроков, как ты, однажды
Сатиру злую написал
И другу с жаром прочитал.
Ему в ответ его приятель
Взял карты, молча стасовал,
Дал снять, и нравственный писатель
Всю ночь, увы! понтировал.
Тебе знаком ли сей проказник?..

Великопольский тоже ответил стихами и отправил его Булгарину – для тиснения в «Северной Пчеле». Однако тот, который именно этого и хотел – скандала между поэтами, передал стихи Пушкину с запросом, согласен ли он на их публикацию.

Ознакомившись с этим опусом незадачливого корреспондента, Александр написал ему насмешливое письмо: «Булгарин показал мне очень милые ваши стансы ко мне в ответ на мою шутку. Он сказал мне, что цензура не пропускает их, как личность, без моего согласия. К сожалению, я не могу с этим согласиться: «Глава Онегина вторая съезжала скромно на тузе…» – и ваше примечание – «конечно, личность и неприличность». И вся станса недостойна вашего пера. Мне кажется, что вы немножко мною недовольны. Правда ли? По крайней мере, отзывается чем—то горьким ваше последнее стихотворение… Неужели вы хотите со мною поссориться не на шутку и заставить меня, вашего миролюбивого друга, включить неприязненные строфы в восьмую главу Онегина?..

Вы знаете, что я не проигрывал второй главы, а ее экземплярами заплатил свой долг так точно, как вы заплатили мне свой – родительскими алмазами и 35—ю томами энциклопедии. Что, если напечатать мне сие благонамеренное возражение? Но я надеюсь, что я не потерял вашего дружества и что мы при первом свидании мирно примемся за карты и за стихи…»

Великопольский не успокоился и опять написал Булгарину:

«А разве его ко мне послание не личность? В чем оного цель и содержание? Не в том ли, что сатирик на игроков – сам игрок? Не в обнаружении ли частного случая, долженствовавшего остаться между нами? Почему же цензура полагает себя вправе пропускать личности на меня, не сказав ни слова, и не пропускает личности на Пушкина – без его согласия?.. Пушкин, называя свое послание одною шуткою, моими стихами огорчается более, нежели сколько я мог предполагать. Он дает мне чувствовать, что следствием напечатания оных будет непримиримая вражда. Надеюсь, что он ко мне имеет довольно почтения, чтобы не предполагать во мне боязни»…