Он сделал повелительный жест, и Герта мгновенно исчезла за дверью. Пододвинув табурет к кровати, Айгер сел рядом, посмотрел на меня – как будто дыру прожег. Сказал несколько фраз, таким язвительным тоном, что я, наверно, должна была провалиться сквозь все, что находилось подо мной, до самого центра земли. Если бы только понимала больше, чем несколько разрозненных слов, выхваченных из потока. Никакого смысла уловить в них я не смогла.
Покачав головой, я привычным жестом поднесла руку ко лбу и ответила, надеясь, что употребила верное слово:
- Не понимаю.
Айгер продолжал говорить, все с той же злостью. Видимо, это означало: ты можешь обманывать кого угодно, но только не меня. Я знаю, что ты притворяешься.
В конце концов я перестала пытаться что-то понять. Просто слушала его голос. Даже так – раздраженно, сердито – он звучал музыкой. Теперь, когда перед глазами уже ничего не расплывалось, образ сложился полностью. Я смотрела на него и молила взглядом: поверь мне, я правда не понимаю. Что бы я ни сделала… что бы ни натворила Юниа, мне об этом ничего не известно.
Встав, Айгер в сердцах толкнул ногой табурет и отошел к той стене, где под потолком было прорублено маленькое окошко. Свет падал на его лицо, отчетливо выделяя каждую черту. В горах на нем был просторный плащ, но сейчас одежда выгодно подавала фигуру, высокую и стройную. Что-то вроде кожаного колета, коричневого со сложным узором, узкие бежевые штаны и черные сапоги до колена - все это подчеркивало широкие плечи, тонкую талию, узкие бедра и крепкие мускулистые икры. Если бы это был мужчина моего мира, я бы сказала, что мы примерно ровесники. Но как все обстояло с возрастом здесь?
Он напряженно размышлял о чем-то, потом, бросив на меня еще один жесткий взгляд, подошел к двери. Я слышала, как он разговаривал с Гертой, и та что-то объясняла, словно оправдывалась. Потом она вошла и снова села рядом со мной – взволнованная, растерянная.
- Айгер – кто это? – спросила я.
Перебрав все предметы в комнате, все части тела, некоторые действия – в общем, все, на что я могла указать пальцем, мы с Гертой перешли к более сложным понятиям. Я научилась спрашивать: «кто это?», «что это?» и «что такое?». Поскольку Герта не могла объяснить мне так, чтобы я поняла, мы стали использовать рисунки. Она принесла что-то вроде отполированной белой пластины из непонятного материала, на которой можно было писать и рисовать прикрепленным на шнурке черным грифелем. Потом все это легко стиралось влажной тряпкой. У Герты был настоящий талант: всего парой-тройкой штрихов она рисовала картинку к каждому незнакомому мне слову или понятию.
- Айгер – тарис, - глаза у нее расширились так, что она стала похожа на сову.
- Что такое тарис?
Несколько черных штрихов на доске: человечек в кресле, на голове корона.
Мамочки… Король! Ну, или что-то в этом роде, не принципиально. Кто же тогда я… кем же была Юниа, если на ее поиски в горы отправился сам король? Королева?! Ничего другого мне в голову не приходило. Платье, в котором я себя обнаружила, было более чем богатым, на пальцах – несколько колец с крупными камнями и одно, на среднем пальце левой руки, без камня, с волнистым узором.
- Кто я?
Герта удивилась еще больше.
- Сола Юниа Леандра, - ответила она с недоумением, но я настойчиво повторила:
- Кто я?
На доске появилось изображение мужчины и женщины, которые держались за руки.
