Так как же сюда вписывается тестостерон? Как он создает маскулинность, если не существует единого способа быть мужчиной и нет общего мужского начала? Тестостерон влияет на наш мозг, тело, поведение. Но как объясняет глава 6, он не король и не делатель королей[1] – не могущественная гормональная суть состязательной, склонной к риску маскулинности, каким его часто считают. Поэтому, хотя будет честным признать, что преимущественно мужчины навлекли на нас глобальный финансовый кризис, модное сейчас утверждение, будто “это сделал тестостерон” и, следовательно, “эндокринное разнообразие” спасет нас>39, – превосходный пример того, что бывает, когда искаженное мышление Тестостерона Рекса применяется к исследованиям и публичным дебатам, как показывает глава 7.
Так что мы будем делать с этим новым и только возникающим научным пониманием отношений между полом и обществом?
Финал книги, “Будущее”, заглядывает вперед. Смерть Тестостерона Рекса и прибытие его научного преемника должны преобразить наши мысли о будущем социальных изменений. В последней главе объясняется, почему мы больше не можем считать, что половые различия считаются “биологическими”, “врожденными”, кросскультурно универсальными проявлениями половых адаптаций, которые нельзя изменить. Так чего мы хотим как общество?
Без сомнения, Тестостерон Рекс переживет критику, которой он подвергнется в этой книге, и – как чучело домашней собаки, которое переживает свой естественный век, – продолжит появляться на публике и в научном воображении. Однако надеюсь, он выйдет из этой драки тяжело раненным. Или хотя бы слегка потрепанным.
Но я серьезно: Тестостерон Рекс – вымерший вид. Он неверно представляет наше прошлое, настоящее и будущее, он сбивает с пути научные исследования и устанавливает неравный статус-кво. Пора попрощаться с ним и двигаться дальше.
Некоторое время назад мой младший сын забуксовал, делая домашнее задание, потому что не был уверен, использовать ли слово “пол” или “гендер”, чтобы описать упражнение в школьном лагере, которое нужно было делать в парах мальчик – девочка.
– Что ж! – воскликнула я с ликованием, когда он спросил, как будет правильно, и возрадовалась про себя идеальному моменту для феминистского обучения. – Это очень любопытный вопрос, Олли. Попробую объяснить.
При этих словах старший брат Олли тихонько охнул. Если вы можете представить себе лица зрителей, когда маленький голландский мальчик внезапно вынул пальчик из дырочки в плотине[2], у вас будет примерное представление о выражении его лица.
Со спокойным достоинством проигнорировав его взгляд, я начала проповедь о принципах терминологии, но была почти тут же прервана.
– Скажи мне, какое слово, мама, – нетерпеливо сказал сын. – У меня еще задачки на умножение. Нужно “пол” или “гендер”?
Его неуверенность неудивительна. С конца 1970-х годов слово “гендер” стало использоваться для разграничения биологического пола и мужских и женских качеств и статусов, которые общество определяет как мужские или женские. Идея заключалась в том, что отсылка к “гендеру” подчеркивает роль социальных конструктов (которые общество определяет как мужские или женские) в создании различий между полами в противоположность неумолимо действующей мужской или женской биологической природе>1. Но этот взгляд продержался недолго. С начала 1980-х слово “гендер” также начало использоваться вместо слова “пол” как способ уточнения, является ли организм с биологической точки зрения мужским или женским – даже если это животное, а не человек
