- И это тоже.
Она сделала короткий вдох и кивнула.
- Ладно. Хорошо. Я не возражаю. Но учти, что я пока не готова менять его распорядок, привычки... Во всяком случае, без предварительного обсуждения. Не потому что я тут изображаю главную, а потому что ты действительно ничего не знаешь о детях... И наверняка придется чему-то учиться. А значит, здесь большого босса, пожалуйста, выключай. И твое «делаю что хочу» у меня дома не проканает.
Ничего не ответив на ее решительное замечание, Богдан кивнул на банку с чаем и спросил:
- Будешь?
- Буду. А ты ужинать? У меня есть котлеты. Правда паровые, я Царевичу делала.
- Нет, спасибо, - отказался Моджеевский. Налил две чашки чая и устроился, наконец, за столом.
Юля села напротив. Как когда-то в лесном домике, когда они вдвоем утром пили чай, и она не знала, как дальше жить. Только теперь ей казалось, что это было в прошлой жизни, и неважно, что прошло лишь несколько недель. Господи! Тогда у нее было куда больше определенности, чем сейчас. А у него? Что изменилось у него?
Ей очень хотелось спросить. Но как сформулировать неформулируемое?
Юля коснулась пальцами горячей керамики и, выбрав самую безопасную тему, поинтересовалась:
- Ты не любишь паровые котлеты или просто не голодный?
- Я был сегодня на маяке, - проговорил Богдан, поймав ее взгляд, – и понял одну вещь. Наше с тобой общее прошлое было слишком маленьким. По сути там и вспоминать нечего. Но при всех внешних изменениях, которые с нами произошли, мы застряли именно там – в том маленьком, мало что значащем прошлом. Ты, как и раньше, делаешь все вопреки под видом собственного мнения, чем я и буду по-прежнему пользоваться. Скажи я тебе: «Переезжай ко мне», - и ты завела бы свою любимую песню про рано, Андрея, Ярославцева и трамвай. Поэтому я пришел к тебе. И когда тебе вся эта канитель надоест, ты сама потребуешь, чтобы мы переехали. А еще я ем всё, только яичные белки не люблю, - он отпил чай и договорил: - Теперь можешь начинать спорить.
Юлька усмехнулась, вдруг очень ясно представив себе его у маяка, к которому и сама, бывало, моталась. И почему-то от картинки, всплывшей перед глазами, стало холодно. Какого черта они все еще туда ездят? Почему по одному? Почему их прошлое – так бесконечно мало, а настоящее – никак не определит вместе они или порознь. Одно точно – когда тебе холодно, ты тянешься к теплу. А из темноты – к свету. Это нормально. Даже когда все еще не решаешься сделать шаг.
И Андрей тоже не ел яичные белки...
Улыбка на ее губах не стерлась. Она только кивнула и проговорила:
- Не буду. Спорить – не буду. Исключительно из чувства противоречия. Подожду пока, куда это все приведет. И как надолго тебя хватит при условии совмещенного санузла, произвольно скачущей температуры воды в кране, маленькой кухни и Андрюшиных пробуждений посреди ночи, когда он никому спать не дает.
- Вот и замечательно, - удовлетворенно кивнул Моджеевский и сделал еще один большой глоток из кружки. – Полотенце мне найдешь?
- Найду. Могу папин халат дать, я умыкнула при переезде.
- Нахрена? – оторопело спросил Богдан.
- Нахрена умыкнула или нахрена тебе халат?
- Нахрена тебе халат отца.
- А мы пока вещи возили, не успели квартиру прогреть, холодно было первые сутки.
- А-а-а, - протянул он, поднялся и сунул чашку, из которой пил, в мойку. – Давай, что там у тебя есть. И я в душ.
Юля кивнула, продолжая наблюдать. Все-таки перед ней было диковинное зрелище – Моджеевский на ее кухне. И неважно, что однажды уже видела. Так давно и так недавно одновременно. Но сейчас происходящее казалось совершенно невероятным. И он так мало подходил этой старенькой мойке...
