Масинисса наклонился к кубикам и дотронулся высохшими пальцами до квадрата римского лагеря.
– Я бы повел конницу сюда и сбросил ромеев в море. А потом из лагеря, – старец вынул из стены кубик, – вышел бы суффет Гасдрубал. Мы бы с ним обнялись, как братья, я бы заключил союз с ним и его городом на вечные времена. Я бы помог ему вернуть Испанию и острова…
В комнату вошел слуга.
– Тебя хочет видеть эллин, – сказал он.
– Пусть войдет. Дети! Поиграйте в перистиле.
В детскую вступил Полибий. Поклонившись царю, он представился:
– Полибий, сын Ликорты.
– Ликорта! Я что-то вспоминаю. Да! Это имя носил стратег ахейского союза, достойный наследник Филопемена.
– Это мой отец, – подтвердил Полибий.
– Сейчас Ахайя переживает тяжелые времена. Почему бы ахейцам не заключить союз с Карфагеном? Говорят, что в беде двоим легче.
– Извини, царь, но я не из Ахайи. Я из римского лагеря под Карфагеном.
– Ахеец, сын Ликорты, в римском лагере? Я стар, и мне это трудно понять.
– Сейчас объясню. Семнадцать лет я жил в Италии как изгнанник. Вначале я только и думал о возвращении на родину. Но потом мне попал в руки дневник Сцициона. Я стал писать историю той войны, идя следом за твоим другом Сципионом. В дневнике много говорится о тебе. Там есть непонятные мне имена.
– Спрашивай!
– Что говорит тебе имя Килон?
– Килон был ушами и глазами Сципиона, – отозвался старик. – Он проникал в стан врагов и узнавал об их силах и намерениях. Килону римляне обязаны сожжением лагеря Сифакса. Это была его последняя услуга.
– Почему последняя?
– Килон был схвачен и распят, а потом долго висел на столбе с пустыми глазницами. Я часто его вспоминаю, жаль, не выдал его раньше.
– Не сможешь ли ты разъяснить одно обстоятельство, крайне важное для моей истории. Софониба…
– Нет! – отрезал царь. – Это моя жизнь. Пусть, как говорят римляне, «все мое останется со мною». За мои ошибки, – добавил он, затрудненно дыша, – придется расплачиваться внукам.
Масинисса внезапно откинулся назад. На смуглом лбу выступили капли пота.
– Тебе плохо, царь? – спросил Полибий.
Масинисса не отвечал.
Вечером на Карфаген обрушился ливиец, принеся с собой мелкую желтоватую пыль. Люди с лопатами расходились, прикрывая глаза краями одежд. Площадь, примыкающая к гавани, быстро опустела. Поднятые ветром волны с грохотом разбивались о недавно насыпанную дамбу. Она соединила набережную с небольшим островом в полутора стадиях от берега.
На островке виднелся приземистый дом с высокой башней. Когда-то на ней светил фонарь. Чужеземцы называли его «арсеналом», поскольку там хранилось снаряжение и оружие военных кораблей. Сами карфагеняне пышно именовали его «Домом Владыки морей», так как прежде он был резиденцией командующего флотом. Свыше пятидесяти лет дом пустовал – после поражения в Ганнибаловой войне Карфагену запрещалось иметь флот. Всего лишь год назад в Доме Владыки морей обосновался Гасдрубал.
В тот вечер вход на дамбу охранял человек богатырского сложения. У него были серые глаза, выдвинутый вперед подбородок, придававший лицу выражение силы и решительности. Голову покрывал бронзовый шлем с острым резным гребешком. У левого бедра на стальной цепочке висел кривой кинжал. По вооружению было видно, что это один из наемников, служивших в карфагенской армии. Звали его Ретагеном.
Ретаген попал в Карфаген за год до начала войны с римлянами. После поражения Ганнибала пуны не вербовали наемников в армию, но для внутренней службы в городе они, как и прежде, набирали несколько десятков кельбитеров.
