– Но зачем? С какой целью?
Я думаю, он из тех, кто не любит оставлять неоконченных дел. А я для него – вечный укор за неудавшееся покушение на царя. Пока не убьёт, не успокоится.
– Пока ты среди нас, у него руки коротки, – уверенно сказал царский шут.
Карательные вылазки отряда Врежа повторялись почти еженощно, но, к счастью, я уже в них не участвовал. Царь Тигран после той ночи запретил мне покидать пределы дворца. Атмосфера в городе накалилась до предела, и было ясно, что дальнейшее наше пребывание в Антиохии становилось небезопасным. Но царь, похоже, не собирался никуда выезжать. Он, как обычно, просыпался не раньше полудня, принимал гонцов из Тигранакерта, сборщиков податей, наместников и зорапетов из различных провинций и подвассальных стран, а по ночам всё начиналось по новой. Обильное застолье, пошлые шуточки Шанпоча, вино рекой, танцы и ласки обнаженных гетер, – всё это повторялись изо дня в день.
Вскоре я стал замечать не проходящую грусть в глазах у Тиграна. Прошло полмесяца после нашего возвращения, а Меружана всё не было. Это настолько тяготило царя, что его стал раздражать даже любимый шут.
Шанпоч был единственным человеком во дворце, который мог беспрепятственно входить в покои любого придворного, не исключая самого царя. Ему не возбранялось зайти ночью в альков, даже в самый неподходящий момент. Я думаю, что это преследовало определённую цель, ибо тем самым шут держал всех в поле зрения и был прекрасным осведомителем своего хозяина. Все возмущались и ненавидели шута-соглядатая, но поделать ничего не могли.
В ту ночь царь был особенно мрачен. Никакие сальные шуточки Шанпоча не смогли вызвать даже улыбки. Он пил и всё более мрачнел.
– У тебя сегодня такой вид, повелитель, будто ты во сне видел дохлую кошку, – сказал шут и улёгся на полу, изображая сказанное.
Все стали громко хохотать. Все, кроме царя.
– Я бы предпочёл увидеть дохлым тебя, пёс щербатый, – еле процедил сквозь зубы царь.
– А можешь показать, какой я буду, когда околею? – спросил шут и тут же ответил, – ну конечно не сможешь. Мёртвые не подражают дохлым.
Шанпоч громко засмеялся, и придворные дружно поддержали его, искоса поглядывая на царя. Тот не повёл и бровью, хотя обычно подхватывал шутки потешника.
– А хочешь, я покажу, какой ты будешь мёртвым? – воскликнул шут.
Не дожидаясь ответа, он подбежал к царю и протянул руку к его диадеме.
Я понял, что Шанпоч предпринял отчаянную попытку вывести царя из ужасной хандры, ибо посмел замахнуться на священный атрибут власти.
– А ну пошёл прочь, собачий шут, – начал гневиться царь, отбрасывая руку потешника.
– Ну, если я шут собачий, то ты есть та самая собака шута, – остроумно ответил Шанпоч и бешено загоготал, указывая на царя пальцем.
На сей раз присутствующие не очень его поддержали, ибо уже со страхом поглядывали на мрачного Тиграна.
– Я знаю, как тебя рассмешить, мой повелитель, – произнёс шут и хлопнул себя по лбу.
Он вышел из трапезной и вернулся, держа в руках большую амфору.
– Угадай, что здесь находится? – спросил он с наглой улыбкой.
Царь равнодушно пожал плечами.
– Ну, как знаешь, – протянул шут, – а теперь смотри сюда.
Сказав это, он запустил руку в амфору и достал оттуда окровавленную голову. Присутствующие в ужасе ахнули. Шут повернул голову лицом к царю, и все узнали в ней Меружана. Тигран вскочил со своего места и воскликнул страшным голосом:
