Подойдя к настилу, присев на край, Аиткул снял шапку, положив ее рядом. Гуляйза подала мужу наполненную молоком пиалу. Отломив от лежащей на подносе лепешки небольшой кусок, Аиткул обмакнул его в мед и положил в рот. Он стал медленно пережевывать кусок лепешки, время от времени отпивая мелкими глотками молоко из пиалы.
Покончив с едой, он сложил вместе ладони и прочитал короткую молитву, благодаря Всевышнего за Его милость к нему. Затем отер руками лицо и проговорил: «Аминь».
Гуляйза все это время продолжала суетиться у очага, готовя мясную похлебку и исподволь наблюдая за мужем. Что-то происходило с ним. Вот уже несколько дней он был задумчив и молчалив.
Аиткул молча сидел на своем месте, неотрывно глядя куда-то вдаль.
Он первым нарушил молчание:
– На днях я встретил в степи нашего соседа Худайберды, возвращающегося из Уфы, – начал Аиткул. – Он рассказал, будто в Уфу от Ак-батши прибыли прибыльщики и требуют, чтобы мы платили ему еще больше ясака.
Ак-батши – так башкорты называли русского царя, даже несмотря на то, что вот уже несколько женщин-цариц были на русском престоле после смерти первого русского императора Петра Алексеевича Романова. Ныне на российском престоле восседала племянница царя Петра I, императрица Анна I Иоанновна, дочь сводного брата Петра Алексеевича – Ивана Алексеевича.
Гуляйза от возмущения даже всплеснула руками.
– Тауба! Прости меня, Аллах, – возмущенно проговорила она. – Мы и так слишком много отдаем Ак-батше, – сказала она.
Аиткул покачал головой, соглашаясь с женой.
– Ак-батша готовится к новой войне с турецким султаном, он теперь требует для себя еще больше наших коней, – сказал Аиткул. – Наши табуны и без того уже сильно поредели. Скоро в степи не останется ни одного табуна и ни одного табунщика.
На лице Гуляйзы отразилась тревога.
– Может, нам лучше уйти в дальние степи, – спросила она у мужа, – дальше за Яик, куда русские не смогут добраться?
Аиткул тяжело вздохнул.
– Сегодня всюду неспокойно, жена, не так, как было в прежние времена, когда можно было свободно кочевать по степи.
Аиткул понимал, что известие о новых налогах вызовет среди башкорт недовольство и может привести к новой войне, как это уже бывало в прежние годы, когда от стойбища к стойбищу разносился тревожный призыв брать в руки оружие. Степь наполнялась тревожным топотом боевых коней, и земля обильно окроплялась кровью. В последней войне с Россией башкортам удалось отстоять свою свободу и было заключено перемирие, но оно было столь хрупким, что любая искра могла вызвать пламя нового кровопролития.
Он хотел было еще что-то добавить к сказанному, но в это самое время полог откинулся, на пороге тирмэ показался мальчик-подросток – их сын Зиянгир. На вид ему было около двенадцати лет. Круглолицый, с крупными веснушками по всему лицу и с оттопыренными ушами, которые из-за короткой стрижки, казалось, оттопыривались еще больше. Как и отец, он был одет в длиннополый стеганый халат, подпоясанный кушаком из длинного куска красной ткани. В одной руке он держал такую же, как и у отца, шапку, а в другой у него была короткая плетка – камсы. Обут он был в ката – кожаную обувь без голенищ. Одежда на Зиянгире была явно великовата, наверняка она досталась ему по наследству от старших мужчин семьи, причем шапка, когда он надел ее себе на голову, постоянно съезжала на глаза, и Зиянгир время от времени вынужден был поправлять ее.
