Поднять руку на президента было не очень трудно – легче, чем на мэра города. Как правило, президент находится слишком далеко от верховодимого им стада бандерлогов; мэр – чуточку ближе. Президент для отдельно взятого человека – во многом абстракция; мэр города весомее, грубее и зримее лидера нации, общающегося с низами в основном «через посредство» вездесущего «голубого спрута» с непропорционально толстыми первым и вторым щупальцем.
В убийстве президента нет ничего уникального, из ряда вон выходящего. Верховных правителей убивали всегда – на протяжении всей человеческой истории. Покушения на убийство лидеров нации давно стали для землян мирным делом – как и бесконечные междоусобные войны.
Между обожествлением и ненавистью – тонкая грань. Президент – одновременно и самый уважаемый человек в государстве, и «ниггер этого мира». Президент – одновременно и «кристально чистый» идеал для избравших его людей, и самый большой грешник, буде не сказать греховодник. Президент одновременно и до боли реален, и виртуален – как компьютерный Гарри Поттер. Всё правда и всё неправда обо всем – в том числе и о президентах.
Джон Леннон говорил: «… если ты пролез наверх, добился почестей, славы и денег, ты – подонок». В подонка выстрелить легче, чем в неподонка. Думается, это могли бы подтвердить ныне покойные Ли Харви Освальд и Джек Руби (Яков Рубинчик). Погибшего от руки маньяка Джона Леннона, осознавшего себя подонком («… а были мы подонками»), Генычу было жалко неизмеримо больше, нежели Юлия Цезаря, Авраама Линкольна и тем паче всех этих прелюбодеев, лицемеров и сукиных детей из обширного клана Кеннеди, похоже, так и не осознавших себя подонками.
И всё же скатывающийся в ад киллер-теоретик подсознательно надеялся на то, что кривая его вывезет, и ему не придётся убивать ни мэра города, ни тем более президента. Геныч был слишком наивен и доверчив, а розыгрыши зачастую бывают очень правдоподобными и жестокими. Но самое, пожалуй, главное: Геныч легко поддавался на запугивание и угрозы физической расправы.
Сразу после Нового Года живущий в материальном мире на птичьих правах сомнамбулы «априорный» киллер устроился на работу по специальности в одну жуткую контору, явившуюся результатом сложного метаморфоза советской ещё МТС (машинно-тракторной станции, если кто не знает или забыл). На фоне творящейся в его заплёванной душе сумятицы стресс от вливания в новую «конюшню», сохранившую все отрицательные черты советских «дружных коллективов», был пережит Генычем сравнительно легко и безболезненно. Геныч заступил на трудовую вахту не только потому, что боялся ослушаться Гасана – просто жрать стало нечего. Жена всё ещё надрывалась на рынке, остававшемся типичным базаром. Но теперь и Геныч стал приносить в обветшавший и насквозь промерзший хрущобный дом лишнюю копеечку, которой, впрочем, хватало лишь на оплату квартиры, электроэнергии, телефона и кабельного телевидения. Мизерная «зряплата» едва превышала пособие по безработице. В этой долбаной конторе с до предела изношенным оборудованием и высоким процентом травматизма среди рабочих процветало беспробудное, на уровне хронически зудящего невроза, поголовное пьянство.
Стиснув зубы, коих у него осталось не так уж много, Геныч продолжал влачиться по жизни, капля за каплей теряя надежду на избавление.
«Старик Хоттабыч» не давал о себе знать; вездесущие эфэсбэшники, на медвежьи услуги которых подсознательно расчитывал Геныч, тоже ничем себя не проявляли. Похоже, эти увальни понятия не имели о Гасане Абдурахмане ибн Хоттабе, а идти к гэбистам на поклон Генычу ох как не хотелось – были на то свои причины.
